– Думай, что делаешь. Пока Кукловода могут забавлять твои ковыряния, но если ему надоест, ты вряд ли легко отделаешься.
Закери сердито фыркнул.
– Не твоё дело, я говорю…
– Не моё? Хорошо. Продолжай в том же духе. Если повезёт выжить, через год ты даже сможешь устроить в коридоре качественный сквозняк.
Зак не ответил, так и продолжал упорно смотреть в сторону.
Свернув за угол, Арсений услышал глухой хруст древесины, которую ковыряли отвёрткой.
На полпути к кухне его выловил замороченный мокрый подпольщик – попросил помочь ему найти разводной ключ, не то особняк будет сидеть без воды до обеда.
Ну почему всегда я? – Арсений с тоской подумал о тёплой кухне и горячем чае. Усмехнулся, мотая головой. – Или это предопределено кармически?
– Смотри, Кукловод оставил мне записку… – Дженни, хмурясь, продемонстрировала только что зашедшему на кухню Арсению знакомый листочек бумаги.
– Угу. – Плюхнуться на табурет, придвинуть к себе чашку. Понять, что чашка пустая и вообще не его. Кажется, импровизированный завтрак недавно закончился, и Дженни ещё не начала убирать посуду.
– Ой, прости… Тебя опять перехватили что-то искать, да? Зато вода теперь есть, и труба целая… Сейчас чай подогрею. Осталось немного овсянки, будешь?
– Угу…
Дженни в туманном далёко стучала посудой, рассказывая текущие новости: Джим прооперировал Алису за час до начала потопа, с ней всё в порядке, а вот Джек умудрился повредить два пальца на правой руке. Сломать не сломал, но вроде как трещины в костях заработал.
Перед носом сонного Арсения из ниоткуда появилась тарелка подостывшей овсянки и чашка чая. Девушка убрала грязную посуду со стола и присела на краешек стула.
– Я понимаю, что ты устал…
– Да ладно, выкладывай.
– Насчёт Кукловода… В записке был стих. Вот.
Дженни протянула ему листок. Разлинованный, тетрадный. На нём ровным, почти каллиграфическим почерком в столбик – несколько строк. Арсений даже проснулся.
Это каким может быть человек с таким почерком, интересно?
– Старец длинный и худой носит воду бородой?.. – прочитал невнимательно.
– И разноцветные сестрицы без водицы, – продолжила Дженни. – Детская загадка, краски и кисть. Другое дело, зачем Кукловоду было оставлять мне это… Я хотела посоветоваться с Джимом, но он занят.
– Может, маньяку порисовать захотелось? – вяло предположил Арсений, ковыряя ложкой овсянку и думая об идеальном почерке.
– Тогда при чём тут я? Нет. – Дженни склонилась над столом. – Помнишь, мы искали статуэтки? Мне кажется, Кукловод решил подсказать, какая следующая в коллекции.
– Художник, думаешь?
– Я плохо помню… – она покачала головой. – Понимаешь, в тринадцать лет я попала в аварию, и теперь… амнезия.
– А… ясно.
– И в этом доме я как будто бы… не вспоминаю пока, но чувствую, что вот-вот вспомню. Потому и хочу собрать статуэтки. Ну вот… – она потёрла лоб тыльной стороной ладони. – Кажется, статуэток было пять. Какие именно, я точно не знаю, а эта записка – хоть какая-то наводка. Не поищешь?
– Ладно, – Арсений пожал плечами, думая, что надо бы навестить ту темноволосую девочку, собирающую сувениры и игрушки. – Если что-то такое попадётся…
У себя в комнате он торопливо включил компьютер, ругнулся, вспомнив, что первый рисунок Кукловода не сохранил. Так было бы, с чего начать.
– Надо знать хоть примерно, каков ди-джей этого особнячного радио, – пробормотал в запале, кликами широкой кисти нанося цветные пятна на белый фон. – Что у нас есть… Исключительно вежливые интонации, постоянная ирония. Издёвка на каждом шагу. Аристократ… Ещё и маньяк. – Несколько тёмных пятен на сумрачно-сером фоне. – Нестандартный тип внешности. Сидит в особняке, так что на загар рассчитывать нечего… – белым, – бледный… Вряд ли толстый. Толстый аристократ? Да я разочаруюсь во всём сущем… – несколькими штрихами кисти потоньше обстановку, как на первом рисунке – кусок стенки, заколоченное досками окно. – Значит, типичный романтический герой – худой, бледный, в тёмном…
– Ты радуешь меня, Арсень, – холодно выдало радио после секундного хрипения, – я боялся, что ты умеешь запечатлевать реальность лишь посредством… фотоаппарата, – последнее слово было произнесено почти с издёвкой.
Не заскрипеть зубами от злости стоило немалых усилий. Арсений откинулся на спинку стула, запрокинув голову к потолку, но мышку не выпустил.
– Я вообще много чего умею. И какую ещё реальность-то? Я ж не знаю, как ты выглядишь. Могу что угодно пририсовать.
– Эта вакансия занята. Закери вполне справляется с пририсовыванием разных несвойственных людям частей тела к моим самопальным портретам. После чего не менее успешно упражняется на них в метании дротиков. Так что либо рисуй адекватно, либо пожинай лавры плагиатора.
– Ну хорошо, – согласился Арсений, возвращаясь к рисунку. – Положим, люди с таким остроумием редко бывают красивыми.
– Приведи пример, пожалуйста. На моей памяти люди с подобным остроумием обладали настолько разной внешностью, что я не заметил связи.
– По стандартным обывательским представлениям, – пояснил, нанося приблизительные контуры черт. – То есть, на журнальную обложку не потянешь, а вот на байроновского героя – вполне. Скорей всего, в толпе сразу обращаешь на себя внимание…
– Могу ли я считать это комплиментом? – Явно насмешливые интонации.
– Как знаешь. Для меня это констатация факта. – Арсений сменил цвет кисти с серого фонового на чёрный. – Против длинных волос возражений не будет?
– Смотря насколько. Всё же не стоит грешить против истины. Представь, что Джек немного оброс и причесался.
– На грани фантастики, но я постараюсь, – кивнул, пририсовывая своей «модели» требуемую длину волос.
– И светлее. Байрон или нет, но под канон «цвета воронова крыла в полуночном мраке» они не подходят. Скорее русые.
– Да? Прости, я действительно повёлся на стереотип. – Арсений, усмехнувшись, поменял цвет кисти на близкий к описанию. Программа давала какие-то тусклые, однообразные оттенки, но выбора-то всё равно не было. – Может, тогда в целом набросаешь словесный портрет? А то столько грехов против истины мне ни одна церковь не отпустит.
– О, да это почти провокация. Джек за этот портрет на тебя месяц бесплатно работать будет, – Кукловод было рассмеялся, но тут же взял себя в руки. – Нет. Не опишу. Ты забываешься, марионетка.
– Забылся, – осторожно согласился Арсений, сообразив, что перегнул палку. Нажал «закрыть», но на этот раз рисунок сохранил. – Придётся дорисовывать самому.
Радио, щёлкнув, оборвало связь. Кукловод решил поставить в разговоре точку.
Ну вот, только нашёл того, с кем адекватно поговорить можно…
Арсений сел прямее. Выпустил мышь.
– Адекватно? – еле слышно переспросил сам у себя. – Да это я тут свихиваюсь потихоньку, кажется.
Но дорисовать всё-таки хотелось, и сильно. День, два, месяц… Может, когда-нибудь портрет в воображении сложится – вместо фотографии.
Отключив связь, Джон забрался в компьютерное кресло с ногами.
Притянул к себе кружку ещё горячего чая – ради таких радостей жизни стоило покупать кипятильник, всё лучше, чем день на воде и сухом пайке.
Запотевшее окно избороздили поблескивающие дорожки капель.
Тишина. Кукловод как озверел, рвётся наружу. Вряд ли ему нравится, что Джон так разговаривает с марионетками. Теперь он взбешён, конечно…
После пары глотков горячего крепкого напитка стало легче. Наваждение как будто отступило.
Когда он в последний раз нормально спал?
На мониторе маленький двумерный Арсень отложил мышь и уставился в потолок.
На окно села птица. Любопытно наклонив голову, клюнула стекло и раскрыла рот в беззвучном чирике.
– Холодно? – Джон не узнал свой голос: немного хриплый и грустный. Кукловод так не говорил. – Ну прости, пустить не могу.
Птичка ещё раз чирикнула и улетела.
Обиделась, наверное.
Сегодня ему – впервые за… да чуть ли не за всю послетюремную жизнь довелось искренне смеяться. Звук собственного смеха оказался настолько чужим и непривычным, что захотелось прогнать того, кто забрался в его логово и изволил нарушить уединение Кукловода. А потом… будто очнулся.