Арсений помотал головой.
Всё не то. Вспоминай
Андреа рисовал при нём, рисовал его, но ведь хоть бы раз спросить, что это за схемы построений и наброски такие, как правильно рисовать человеческую фигуру… Да разве ж придёт в голову. Единственное…
Он говорил, надо смотреть глубже. Как бы сквозь… внешность, одежду, взгляд, даже сквозь кости. Представить, что можешь… как же там… «осязать глазами душу». И рисовать… – ещё одна вырванная страница отправилась в бессрочную ссылку под кровать, – так же. Как будто трогаешь кистью душу. Дословно – чужую раздетую догола душу.
Может быть… Но мне смотреть не через что. Кукловод…
Перо скрипело по бумаге, не справляясь на поворотах чересчур резких линий.
А техника… С теорией композиции я худо-бедно знаком.
У кого бы взять пару уроков… Хоть построений.
Арсений перевёл взгляд на потолок. Насколько он знал, художников в особняке не водилось.
Тупик.
Очередной исчирканный лист был вырван, смят и брошен на тумбочку к пяти предыдущим комкам бумаги.
====== 31 августа ======
Джим не успевал ничего. С болезнью Арсеня появилась неожиданная проблема – за какую-то пару недель все слишком привыкли на него рассчитывать. Особенно девушки, которые и так успехами в прохождении испытаний не блистали.
Пациентов стало больше. По прикидкам одного из последователей (математика по образованию) – процентов на десять минимум.
У Джима даже не было времени забегать к Арсеню и наблюдать состояние.
Вообще ни на что не было времени.
Но нынче было надо. На-до, потому что этот непоседа уже четыре дня валяется без дела. Дженни, которую он попросил относить обеды и менять повязки, порадовала – испытания действительно не проходил.
– Но ему, кажется, очень скучно, – вздохнула девушка сегодня за обедом, мягко теребя шаль, – не сорвался бы…
Пришлось оставить пациентов на Марго – в это время всё равно обычно приходили самые мнительные, с их «травмами» мог бы справиться кто угодно… да даже они сами. А Марго – девушка обязательная. Некоторые поговаривали, что это только оттого, что она по уши влюблена в дока, но он старался не думать об этом.
Не до того.
– Предаёшься депрессии? – Вопрос был явно лишним. Только войдя в комнату Арсеня, можно было понять: тут живёт человек, которому катастрофически нечем заняться. Кипы исчерканных листов по кровати, на полу – смятые и ещё не смятые черновики. Огрызок яблока прямиком посередине подушки – как будто специально расстояние вымерял, и, как апогей, аккуратная кучка паззлов на полу. Насколько помнил Джим, при его предыдущем визите все они были собраны.
Собирал-разбирал, что ли?
Сам хозяин лежит на кровати и смотрит в потолок.
– Кто посмел нарушить покой сего священного склепа, – утрированно-хриплым голосом затянул Арсень, – четвёртые сутки… В общем… – он сел, тяжело вздохнув. – О, доброго вечера, док. Пришёл сказать, что мне лежать тут ещё неделю?
– А ты повой ещё немного, точно скажу, – усмехнулся док, – по подозрению в душевном нездоровье. Рассказывай, – сел на кровать, – как самочувствие?
– Я точно схлопочу это душевное нездоровье, если ещё день тут просижу.
– Нечего было запускать, – логично возразил Джим, – показывай руки.
На самом деле, если верить докладам Дженни, не так уж это было и обязательно: она как птичка щебетала о на глазах затягивающихся рубцах, о хорошем цвете кожи, о том, что у Арсеня круги под глазами пропали…
А док хотел спать. Сильно, неумолимо, и какой-то мерзкоголосый червячок в глубине сознания так и подмывал глянуть на раны и – всё. Здоров, радуйся, держи мазь и не перетруждайся больше.
Но он так не мог.
Подопечный сел. Рукава были закатаны – чтоб не тревожить бинт скользящей тканью рубахи, наверное. К слову, рубашка была в клетку. Примерно такая же, как у Джека, цвет только немного отличался.
Джим тихонько хмыкнул.
Пациент покорно протянул ему руки.
Для начала последователь провёл пальцами по самой повязке: плотно, хорошо. Даже Дженни в этом жутком месте научилась накладывать повязки как заправская медсестра. То ли было в начале…
Поддел пальцем узелок.
– Не развязать, – покачал головой.
Разрезал узел, размотал бинты…
– Она тебе что, полтюбика туда выдавила?
– Вот уж не следил.
Док улыбнулся – за несколько дней взаперти у Арсеня явно испортился характер.
– Удивительно, что ты соблюдал мои предписания, – удалять излишки жирной мази ватой было сложновато… но не проводить же пальпацию по локоть в этом «вазелине». – Помогал счёт?
– Это прозвучит странно, но нет, – Арсень скептически наблюдал, как маленький клочок ваты тонет в наслоениях мази. – У меня появилась совесть. Зовётся Дженни. Взгляд укоризненный, голос добрый, фантазия, что сделать со мной в случае ослушания – безграничная.
– Ты преувеличиваешь её возможности, – док отложил пропитанный кусок ваты на тумбочку и вытащил ещё, – хорошо, что она ухаживала за тобой недолго. Так никакой мази не напасёшься, – последняя фраза была пробубнена под нос почти ворчливым тоном.
Понадобилось пять клочков ваты, чтобы удалить всё – ну, или почти всё. Теперь они изображали Джомолунгму на очередном исчирканном листке.
Док провёл пальцами по коже.
– Могу порадовать. Скорее всего, ты почти здоров. Хотя, на мой взгляд, ещё пара дней постельного режима не помешала бы… – Судя по взгляду, пациенту последняя фраза не понравилась. Джим не удержался от смеха, – ну не надо… сейчас проведу заключительную пальпацию, дам тебе последние рекомендации, и можешь хоть завтра начинать бегать по комнатам. Просто не особенно рьяно. Ты – очень хороший пациент, Арсень. Особенно, на фоне… некоторых.
– Если б ты прописал мне ещё неделю отдыха, я стал бы самым отвратительным пациентом, уверяю, – Арсень облегчённо выдохнул, видно, осознав, что пытка бездельем окончена. – Завтра начну с кухни. Не знаешь, Дженни поймала крысу?
– Сомневаюсь. У неё нет времени устраивать сафари на такое быстрое животное. Сегодня просила меня, но ты же понимаешь… – Док мягко провёл большим пальцем по самому сложному рубцу.
– Да уж… – Арсень зачем-то проследил взглядом движение его руки. – Я может, не в своё дело лезу, но тебе бы хоть день отдыха.
– Иногда мне кажется, если я решусь на это, тут перемрёт четверть обитателей… – Джим осторожно, но крепко обхватил его запястье левой рукой: для пальпации требовалась фиксация. Тремя пальцами правой осторожно промял рубец.
– Или наоборот… – взгляд пациента скользнул от кисти руки вверх, остановившись не то на предплечье, не то чуть выше, на шее, – наконец-то научатся не подвергать себя лишнему риску. Я бы научился.
– Не думал об этом… опять же… – Док невесело улыбнулся, рассеянно поглаживая кожу выше рубцов, – зудит? Отлично. Опять же, если я дам себе выходной, люди придут ко мне в комнату. Не в ванной же прятаться.
Уплотнённая соединительная ткань – шрамы – была ещё очень свежей и тонкой, поэтому прощупывать приходилось крайне нежно, иногда даже еле касаясь подушечками, благо натренированные и не загрубевшие руки Джима многое чувствовали и так.
– Иногда стоит прятаться в ванной, – возразил Арсень. – Там… хорошо провода ищутся.
– А мне… – док непонимающе поднял на него взгляд, остановив пальцы на одном из самых нехороших шрамов – рана, видимо, была очень уж неровной и плохо зарастала: кожа была слишком тонкая. Вот тут, скорее всего, зудело страшно. – Не нужны провода… или, в смысле, на будущее? Но и Джек может…
– А, ты же… Да это просто… не так давно нашёл провода в ванной. Не обращай внимания, – Арсень отмахнулся свободной рукой, улыбаясь. – И да, пока вспомнил… если что будет нужно найти, говори сразу. Я ж теперь снова в строю.
– Ну уж нет. Не буду я тебя напрягать, – док нахмурился. Предложение было настолько несвоевременным, что он даже на мгновение перестал поглаживать шрамы. Потом, правда, снова начал, – и других попрошу загружать тебя поменьше. Могут же неделю обойтись? Сами поищут. А тебе я вообще лечение не отменял… мазь, всё такое…