Посочувствовал бы, но вилка кипятильника никак не могла попасть в пазу розетки.
– Я не сомневаюсь в твоих возможностях, Арсень, – сконцентрировавшись, с трудом выдал издевательский смешок, – но не стоило так перетруждаться. Доктор Джим этого не одобрит.
– Ты решил… ему… наябедничать?..
Арсень, вдоволь напрыгавшись под зонтом, метнулся к камину. Мудрое решение, если учесть, что там была свалена куча предметов для поиска – и кто постарался?
– Я не нанимался министром по состоянию твоего здоровья… Всего лишь взываю к твоему здравому смыслу.
Фраза получилась менее ядовитой, нежели задумывалось – чай вскипел. Это было слишком радостным событием.
– Подозрительная заботливость о моём благополучии…
– Я обо всех вас забочусь, – Джон с наслаждением отхлебнул горячий чай. В следующий раз он купит листовой: пакетики хоть и удобны в использовании, но аромат совсем не тот дают. Да и не доверяет он этой трухе в бумажке. – Просто по-своему.
Арсень не ответил. Джон наблюдал за его метаниями по комнате почти отрешённо.
Я же не соврал?
Нет. Не должен был. В отличие от Кукловода, ему не было настолько безразлично состояние марионеток. В первом акте их, и его, и Кукловода, вела идея мести и свободы. Сначала первое, только потом второе. А сейчас…
Джон считал, что свободе можно научиться, что за свободу следует бороться. Но он никогда не выносил приговор из-за минутных слабостей.
Кукловод был уверен, что свободе невозможно научить, её можно только взрастить в себе, поливая кровью – своей, чужой, и слезами – только чужими. Любое проявление человечности он считал за слабость, любое проявление слабости почти моментально записывало марионетку в неликвид, из которого было крайне сложно выбраться.
Джон видел в марионетках людей. Кукловод видел в людях марионеток, которые либо поднимутся над марионеточной природой, либо упокоятся в мусорном ведре.
Джон хотел учить людей свободе. Кукловод хотел смотреть, как люди ползут к ней, ломаясь по дороге. Этакая гонка на выживание с неограниченным количеством призовых мест и черепов на дороге.
Фигурка на мониторе, только что швырнувшая муляж стопки книг на центральный столик, странно передёрнулась. Джон не успел даже подумать, что такая реакция на что-либо несвойственна для Арсеня, как услышал глухой звук выстрела. Он сам ставил глушители на оружие, полагаемое в качестве ловушек, сам опутывал стволы тончайшей леской – чтобы почти любое касание приводило к выстрелу. Но он и не предполагал, что у кого-то хватит ума касаться ружья, да ещё и когда дуло направлено на тебя.
Иначе не стал бы использовать боевые патроны.
Арсень пошатнулся, упал на одно колено, но почти сразу же – вот упрямец – опёрся о решётку камина и начал подниматься на ноги.
К кучке предметов на столике прибавилась кукла.
Как похоже на первый акт
Девушка
Она умирала от сквозного на этом ковре и пыталась дособирать список
Джон встряхнул головой, выходя из оцепенения.
Судя по списку найденных предметов, Арсеню оставались ноты.
– Досадное происшествие... – Джон с трудом сохранял невозмутимый голос. Его руки – куда делся чай? – уже нащупывали рычажки, активирующие динамик комнаты Джима. – Ты уверен, что хочешь продолжать?
Тихо застрекотала переводимая на 12.10 стрелка каминных часов.
Заскрипел поворачиваемый канделябр.
Фигурка на мониторе, прижимая ладонь к боку – там уже расползалось тёмное пятно – поковыляла к роялю, к уже зияющему провалу в стене на месте картины.
Фолл переключил микрофон на комнату Джима.
– Я думаю, тебе пора вставать, – лихорадочно завертел усилитель громкости. Сейчас нельзя было уповать исключительно на совестливость дока, – тебя заждались в гостиной.
Одеяло зашевелилось, и из-под него показалась взлохмаченная голова Файрвуда-старшего.
Джон заскрипел зубами. Не хватало ещё промедлений. На мониторе, показывающем положение дел в гостиной, Арсень, держась рукой за картинную раму, сгрёб всё, что нашёл в тайнике, в сумку и скомкал ноты. Сейчас он упрямо пытался продвигаться в сторону двери.
– Если доктор Джим не поторопится, – Фолл решил добавить доку мотивации, – в моём особняке станет на смерть больше. К твоему сведению…
Файрвуд после этих слов, как и предполагалось, чуть не понёсся в искомом направлении прямо так – в одеяле. Выскочил из кровати, схватил свой саквояжик и выбежал из комнаты.
Арсень дополз до двери и, цепляясь за косяк, принялся вставать. Доктор Джим застал его как раз за этим героическим занятием.
Несколько бесконечных минут Джон вперивался в равнодушно мерцающий монитор; Джим – вот что значит нервы хирурга – принялся за работу сразу же. Включил свет, усадил пострадавшего у стены, вытащил инструменты, вспорол ткань футболки, сбоку пропитавшуюся кровью. Пока разматывал бинты, приказал смотреть на него, задал несколько отрывистых вопросов. Арсень, запрокинув голову, умудрился выдать что-то в меру огрызучее, после чего Джим пробормотал «шока нет», наложил на рану свёрнутую в несколько раз ткань, наскоро закрепил бинтом. Взблеснула ампула, система прослушки донесла слабый скрежет стекла под разрезающей пластинкой. Арсень получил укол, продолжив бухтеть. Джим, не обращая на него внимания, отложил всё и принялся ощупывать живот раненого с не пострадавшей стороны, скользя пальцами в тёмной крови.
– Так больно? Нет? А здесь? – донёсся до Джона его спокойный голос.
Джон икнул.
Снова включил микрофон, одновременно переводя его в другую комнату.
– Алиса, – здесь прелюдии не требовалось. Услышав скрипение динамика, последовательница приходила в боеспособное состояние сразу же. Джон подозревал, что это уже рефлекс. – Доктору Джиму требуется твоя помощь. Иди к гостиной. Быстро.
Дальнейшее наблюдать он не стал. И так понятно, что Алиса прибежит туда со скоростью света, они обработают ранение и потащат Арсеня в его комнату. Это у докторов нервы железные, а Джон подобные происшествия… недолюбливал.
====== 12 сентября ======
Удивительное дело – стоит человеку серьёзно заболеть, как процент его гостей резко возрастает.
Джим неотлучно дежурил у кровати Арсеня. Рана была страшной только на вид: пуля разорвала кожу, коснулась мышц, в итоге – борозда на боку, неопрятная, но относительно неглубокая. Выстрел был сделан с близкого расстояния, поэтому, плюс к повреждённой ткани, вокруг раны из-за ударной волны образовалась жуткого вида гематома. Но Арсень, безусловно, родился под счастливой звездой. Мало того, что рана не затронула брюшную полость – что в условиях особняка с вероятностью в девяносто девять процентов привело бы к перитониту и мучительной смерти, так ещё и ударная волна не повредила внутренние органы.
После того, как Алиса помогла ему перетащить вяло сопротивляющегося Арсеня на стол, и необходимой диагностики, рана была быстро зашита, излишки крови удалены антисептиком, наложена тугая повязка. Эфира не было, но Арсень, молодец, во время операции не произнёс ни звука. Док дал ему в зубы карандаш, Алиса держала, чтоб не двигался. Арсень вытерпел. Правда, раскусил карандаш напополам. А по окончании операции даже сделал попытку встать.
Встать ему не дали. Джим мягко, но непреклонно уложил его обратно на стол, после чего они с Алисой перетащили его в комнату.
Теперь рана смотрелась так, будто её срисовали с ужастика про зомби – сине-красные разводы, и на их фоне аккуратно перехваченные нитками куски кожи. Но это пройдёт. А вот шов вышел хорошо, ровно, да и шрам должен был остаться небольшим.
Первый день любопытствующие столпились у двери прямо с самого утра. Доктор и хотел бы сохранить всё в тайне, да и Алиса сама по себе не из болтливых, но стоило о ситуации узнать Файрвуду-младшему, как в курсе оказался весь дом. Джек пришёл к Арсеню с утра, его не пустили. Итог – скандал прямиком у дверей больного, а через полчаса – толпа желающих узреть раненого героя. А что герой лежал в тяжком забытьи – что утром, что последующие сутки, никого не волновало. Толпа-то вскоре рассосалась, но отдельные уникумы отирали порог весь день.