– А я с утра думал, что привиделось.
– Нет-нет, они настоящие. Закери уже с десяток поймал, – девушка слегка нахмурилась. Рука, поглаживающая Кота, замерла. – Теперь бегает, пристаёт ко всем с игрой в карты на жетоны. Хочет на сачки накопить.
– А, это ты намекаешь…
– Именно! Если тебя попросит сыграть, не соглашайся.
– Ну хорошо… – Арсений хотел спросить, какая награда за поимку, но не успел, Дженни уже рассказывала дальше:
– …и новое испытание. Кукловод их «невидимые чернила» называет. На бумаге по несколько букв слова появляются. Медленно-медленно. Если догадаешься, что зашифровано, то хорошо, но в основном все опаздывают. Сегодня столько проигрышей в комнатах было, многие в ловушки попадали… Кажется, Кукловод на нас рассердился за вчерашнее.
– На него похоже, – пробормотал Арсений, делая в памяти мысленную галочку.
– У Джима опять столько работы. Только день и отдохнул. А ещё…
– Ещё… А год, случаем, не сменился?
Дженни озадачилась.
– Год? Почему?
– Просто… – Арсений отставил наполовину опустевшую чашку, – столько всего за день произошло, как будто меня год тут не было.
Она как-то нарочито улыбнулась.
– Да нет, год тот же. А вот ты теперь во фракции.
С её коленей спрыгнул Кот, потягиваясь, медленно зашёл под стол и пристроился к ногам Арсения.
– Ну да.
– Ты же не хотел выбирать.
– Ну, так надо. Все по фракциям. Ты – нет, но ты… особый случай. Наверное, единственный мост между двумя группами психов.
Дженни ничего не ответила. Арсений поблагодарил её за чай, сам сполоснул чашку и собрался уходить.
– Не только я, – тихонько сказала девушка, глядя в сторону. – Кукловод тоже.
– Ты о его проповедях про свободу?
– Нет… не знаю. – Она поднялась с кресла, не глядя отряхнув подол юбки от чёрных шерстинок Кота. Решительно выпрямилась, встретив его взгляд. – Но мы же не должны враждовать между собой, хотя бы здесь, в этом доме. Мы же не для этого все здесь оказались! Почему надо обязательно делиться, ругаться, устраивать тут… войну Алой и Белой розы… Арсень, я не понимаю! Ты ведь тоже теперь так будешь…
– Да откуда мне знать, что будет, Дженни? – попытался возразить и при этом не повысить голос, – надо карабкаться, как-то выбираться на свободу. Мне кажется, Джек может придумать, как нас всех отсюда вытащить, потому я и стану помогать его фракции, вот и всё. А воевать с кем-то…
– Это ты сейчас так говоришь. – Девушка опустила голову, стянула со стола полотенце и теперь мяла его в руках. – Извини. Что-то я… устала, наверное.
В голосе никакого желания извиняться, впрочем, не слышалось.
– Да всё нормально. Спокойной ночи, – Арсений постарался сказать это спокойно. Прикрыл за собой дверь кухни, оставив щель, побрёл по полутёмному коридору к себе. Даже туман, маячивший в прихожей у лестницы, почти не обратил на себя его внимания.
Почему-то от Дженни он такого разноса не ожидал, по крайней мере, по поводу своего выбора.
– А вот нечего, – пробормотал себе под нос тихонько. – Она тоже по-своему права.
Другое дело, что такая правота не для фракций. И зачем людям с одной целью и впрямь делиться и цапаться между собой? Ерунда какая-то.
Над шкафом, медленно мерцая, как сквозь туман, проступили знакомые уже буквы «HELP».
– Буду помогать лестнице, – бодро заявил Арсений в темноту, чтобы не скатиться в тоскливые умствования. – Она вот просит и просит о помощи, что я, изверг?
Надпись помаячила ещё с минуту и впиталась обратно в побелку. Только тогда Арсений понял, что замер посреди тускло освещённой прихожей, прямо в луже жёлтого электрического света. В полушаге, по правую руку, была дверь с восемью нераскрытыми замками.
====== 5 октября ======
Последние несколько недель вспоминались Джимом как благостное время затишья. Сначала некоторая часть его загруженности нейтрализовывалась помощью Арсеня всем и вся; после был период, когда Арсень оправлялся от раны, и док его выхаживал, в последующие дни бурная деятельность обитателей особняка в целом была снижена – как он теперь понимал – из-за подготовки к его дню рождения.
Время, наступившее сейчас, напоминало Файрвуду те дни, когда он только попал в особняк: ни у кого нет опыта, все вокруг постоянно получают раны, простужаются, паникуют и тому подобное. Тогда он, пока все не адаптировались к испытаниям, почти не спал, не ел, редкие передышки давал себе лишь из осознания, что ему нельзя переутомляться – качество работы снизится.
Зато у него была надежда, что хоть здесь он не будет одинок. Вокруг было много людей с теми же проблемами, с той же жизнью.
Помнится, Джим даже попытался подружиться с кем-нибудь. Безрезультатно.
Сейчас вокруг происходило то же самое: новые испытания, дезориентация проходильщиков, масса раненых. Только той надежды не было. Джим знал, что эра заполошности пройдёт, все успокоятся, и его работа войдёт в привычный ритм, как и жизнь.
Что вообще может измениться, если так и не изменилось?
Утром он обрадовал Марго предложением встречаться. Спокойно подошёл, ответил на радушное приветствие и, пока она не начала разговор на другую тему:
– Маргарет Стоунер, ты – прекрасный человек, пожалуйста, стань моей девушкой.
Кажется, она была счастлива. Бросилась ему на шею, тихо твердила: «Да, да, да!» – целовала щёки.
Джим тоже был рад. Это хрупкое создание, которое он держал в своих объятиях, столько перенесло рядом с ним – операции, даже одну ампутацию пальца, отсутствие лекарств и эфира, – что могло понять его образ жизни. И, вполне возможно, стать его спутницей, его радостью, тем светом, которого ему так не хватало.
Как бы хотелось в это верить. Как хотелось бы испытывать к ней не только теплоту и уважение. Док сжимал в ответных объятиях её тёплую талию, слегка водил ладонью по спине, даже улыбался.
Поверить в то, что у них всё получится...
Ну хоть девушку он действительно осчастливил: она весь день была радостная, лёгкая, как будто светящаяся изнутри. Смотря на неё, получалось надеяться на лучшее. Он даже принял решение назначить ей что-то вроде свидания – попросить у Дженни немного шоколада, принести в свою комнату чая и просто посидеть после работы.
Когда найдётся свободное время, разумеется.
Первая половина дня так и прошла – с надеждами, мечтами и наплывом пациентов, слава Гиппократу, с не особенно тяжёлыми травмами. Остаток дня был безвозвратно испорчен Алисой: ворвалась в гостиную как красный вихрь, перепугала рыскающего по комнате Закери, чуть не переломала лабораторное оборудование неудачным торможением.
Из её страстного и громкого монолога Джим узнал о себе очень много нового: он продаёт секреты (какие?) Последователей брату, он не желает (чистая правда) идти путём Кукловода, он не заботится о процветании фракции, он специально отпустил Арсеня в Подполье и теперь будет помогать подпольщикам больше, чем своим. Он уже даже не пытался переубедить разошедшуюся женщину, по опыту знал, что это бесполезно – она попросту не услышит ни слова за своими криками.
Под конец Алиса пообещала убедить последователей переизбрать лидера и вышвырнуть его из фракции. Ни её обвинения, ни её угрозы нисколько не поменялись с момента начала разногласий.
Когда вихрь в красном покинул гостиную, Марго обняла дока сзади, прижалась. Он было понадеялся, что уж она-то понимает, что нельзя лишать человека – Арсеня – свободного выбора в чём бы то ни было, как она заговорила:
– Не переживай. Все понимают, что ты убеждал его как мог. Я даже не представляю, как подпольщики его к себе заманили.
И Джиму стало совсем грустно.
Вечером его ждал новый сюрприз.
После того, как поток раненых из-за смены испытаний иссяк, он решил провести хотя бы немного времени с Маргарет. Они уютно расположились в кресле, удостоились нескольких ядовитых реплик от Кукловода, но больше пяти минут выдержать не получилось – и у него, и у неё попросту закрывались глаза от усталости. Джим проводил девушку до комнаты, поцеловал в щёку и отправился к себе.