Переодеться к вечеру мало кто успел, но Ольга Ивановна успела. Она шла по коридору – маленькая, худенькая, в нарядном платьице, наверно, ее единственном, в театральной шляпке, в руках букетик фиалок. Шла, как на свидание.
Рихтер вошел в зал, сел за рояль, поправил свои манжеты, чуть подвинул стул. Все замерли. Наступила длинная пауза, я знала, что он считает до тридцати. Он сидел неподвижно. Потом он заиграл. Это была си-бемоль-мажорная соната Шуберта. Так играть мог только Рихтер! Он как будто приоткрывал занавес в совершенно другой, и я не боюсь этого слова, божественный мир, недоступный в обычные моменты жизни.
ДОЧЬ ТЕРРОРИСТА АЛЛА ЭМЕРСОН
Я никак не могла понять, чем Алла Эмерсон больше гордилась – тем, что ее дедушка с материнской стороны был капитаном яхты Александра Третьего, преданнейшим слугой царя – "Эту брошку, – она указывала на небольшой изумруд в серебре приколотый к ее блузке, – царь подарил к дедушкиной свадьбе"; или она больше восхищалась тем, что ее отец, швейцарец по происхождению, химик и террорист, "снабжал большевиков взрывчаткой для уничтожения царского режима", – одобрительно говорила она.
Сама Алла родилась где-то в Украине, в имении своей матери. Сразу после Октябрьской революции вся семья эмигрировала в Париж. Училась Алла в Лондоне и там встретила Руперта Эмерсона, тоже студента, высокого худого американца. В Лондоне они поженились и уехали в Америку.
Когда я познакомилась с Аллой, ей было за 70, и она не выглядела моложе – сплошная седина, морщинистое лицо, такая аккуратная, маленькая старушка. Но как личность она не была старой. Совсем не была! Ее живость, интерес ко всему, что происходит, чтение, люди, музыка, театр, кино. Руперт во всем этом не участвовал. Он давно вышел на пенсию с поста гарвардского декана, и теперь в своем кабинете в отдаленной части их большого трехэтажного дома в Кембридже что-то писал или просто дремал.
А дети, их было четверо, давно разъехались. "Бедняга Руперт – все его забыли, правда, Носик? – говорила Алла, гладя на своего большого серого кота. – Вы заметили, что у него усы видны даже со спины, как обычно у настоящего генерала".
"Сколько людей у нас всегда бывало, – продолжала она. – Даже Киссинджер – он тогда был студентом Руперта, но его бас был такой же. – Носик уютно мурлыкал. – А что теперь, Гарвардский обычай – ушел на пенсию – тебя больше нет!"
Алла была обижена за Руперта. Они прожили вместе более 50 лет. Такие разные существа. Он – типичный американец, как из книжки, – сдержанный, правдивый в каждой мелочи, ограниченный своими интересами, и главное – осознанно уважающий равенство. Алла – типично русская интеллигентка, ее восхищение – это восхищение лучшими, а не равными. Эмоциональная, непрактичная, с интересом ко всему забавному.
Ну какая бы американка рассказала, как это сделала она, как ее не совсем новые трусы слетели с их балкона в Каире, где Руперт был на дипломатической службе, на балкон какого-то арабского дипломата, и как слуга того постучал в Аллину дверь и с низким поклоном вернул их?
Родные Руперта не хотели, чтобы он на Алле женился. Для них, бостонских и нью-йоркских браминов, она была одновременно слишком эксцентричной и слишком "обыкновенной". Сама Алла спокойно относилась к своей внешней обыкновенности. Еще в гимназии, рассказывала она, когда девочки обсуждали, у кого что красивое, о ней сказали только, что у нее красивые брови.
В одной из комнат эмерсоновского дома жил студент Джордж. Он чистил снег зимой, убирал листья осенью, стриг траву летом; он ездил за продуктами в супермаркет; когда надо, чинил дверь или крыльцо, и вообще делал все, что нужно, по дому. Его вознаграждением было бесплатное жилье – комната с большими окнами и балконом, которую он сам выбрал.
Джордж был разговорчив и вежлив, типичный южанин, родился и вырос в Вирджинии. У него было много друзей, в основном студенты. Они все очень нравились Алле. Она приглашала их, угощала русским винегретом и русскими супами. Они играли на разных инструментах, танцевали, болтали, рассказывали истории. И Алле тоже всегда было что им рассказать.
Когда в Кэмбридж переехали две Аллины внучки, они присоединились к компании Джорджа, и теперь вместо винегрета готовили спагетти с сыром – их мать была из Сицилии.
Все было бы прекрасно, если бы не Нина, старшая из Аллиных детей, худая, высокая, всегда в заботах, жена англиканского священника, отца Вильяма. Нина не любила Джорджа. Подозревала его в нечестности, ревновала, видя, как хорошо Алла к нему относится, и боялась, что Алла вставит его в свое завещание. Нина была патологически скупа, все покупала на распродажах, даже мятые консервные банки. Однажды я увидела ее у церкви, когда она подбирала оставшиеся, наверное, после похорон, цветы и складывала их в свою облезлую машину.