"Вы совершенно правы, – сказал Саура и слегка улыбнулся. – Фламенко – это такая же суть Испании, как коррида. В корриде – победа и жертва, риск и кровь. Чтобы это до конца понять, надо быть испанцем".
Через несколько дней я была на корриде, этом жертвоприношении то быка, то человека, и убедилась как он прав! Какое впечатляющее единство испанцев – старых и молодых, интеллектуалов и малограмотных, богатых и бедных, в оглушительном крике многотысячной толпы: "Але!"
В какой-то момент нашего разговора в комнату зашла его служанка – великанша с торчащими зубами, в несколько странной одежде и старой мужской шляпе на голове. "У испанских королей были карлики, а у вас великанша", – хотелось мне сказать. Только испанцы понимают, каким привлекательным может быть уродство.
Саура знает искусство, обожает Пикассо. Сказал, что Пикассо создал мир, в котором бродила его фантазия, когда он был подростком. Затем началось кино.
Он показал мне свои рисунки. Саура обычно начинает работу над фильмом, рисуя его на бумаге. Это не композиции кадров, а изобразительное развитие действия. Рисунки были сделаны мастерски. Он сказал, что часто продолжает “рисовать” фильм, даже когда фильм уже закончен. Просто не хочется с ним расставаться.
БУДДИСТ АЛЕКСАНДР ПЯТИГОРСКИЙ
Несколько человек, сидевших за обеденным столом, не отрывали глаз от Саши – востоковеда, лингвиста, антрополога, семиотика, философа – кем только он не был! Большой, небритый, с бакенбардами, усами, в толстом ярком свитере. Один глаз его сильно косил, уходя куда-то вверх, и казалось, он видит то, чего никто другой не видит.
"Не у вас возникает идея, а вы возникаете в идее", – говорил он, и довольный этой хитрой фразой, покручивал свой длинный ус. "Освобождение от себя – что может быть лучше? Личность – это иллюзия!" Его лицо застыло в мягкой улыбке, потом, очнувшись, он сказал: "У вас должна быть только концепция пути, а также слушанье и разговор". Он сделал глубокий йоговский вздох.
Меня отпугивала его словесная бессмыслица. Я не могла поверить, что его слушают, застыв. Наверное, действовала какая-то его особая энергия. Он гипнотизировал людей, сидящих вокруг, и они верили, что благодаря ему они достигнут мистического просветления.
"Скажем, вы идете по улице. Вы думаете, что вы идете. Вы уверены, что вы идете! Но... – он поднял палец вверх. – На самом деле, как учит нас мудрость Ахтарваведы, вы стоите. Вы без движения. Вы мертвы! И только когда вы это осознаете, вы оживете! Без этого – Тамас!"
"Простите, что такое Тамас?" – робко спросил один из сидящих за столом. "Тамас – это тьма!" – провозгласил Пятигорский.
Чем невероятнее были его выдумки, тем больше людей были готовы следовать за ним. Бесспорно, он был талантливейший выдумщик, мистификатор и обаятельный гость, сосед, ухажер.
Даже о самых простых будничных вещах он говорил многозначительно.
Не помню уже зачем, он зашел к нам, чужим ему людям, передать кому-то книжку или какие-то записи. Я готовила на кухне. "Баранина? А ведь баранина – это божественный дар, это благость", – он загадочно заулыбался. "Священная Пратимокша наставляет готовить мясо овцы, не барана. Я готовлю его на пару, с тамариндом и кумином, – его лицо стало мечтательным. – А потом жарю в смеси пряностей, тарагона и листьев мяты. Какой волнующий аромат! Моя карма с ним созвучна!"
"Я не уверена что моя карма созвучна с вашей", – хотелось мне сказать, но я промолчала.
Еще до его отьезда из России, когда только начала формироваться его репутация (для многих!) как “крупнейшего философа ХХ века”, мы столкнулись с ним у одного общего знакомого. Конечно, Саша Пятигорский был в центре внимания. Он произносил таинственную "Тантру". В левой руке он держал бокал с водой, а пальцами правой руки разбрызгивал эту воду над столом, при этом что-то бормотал себе под нос на незнакомом ни одним звуком языке. "Это Саша отгоняет злых духов, – шепотом обьяснил мне кто-то. – Чтобы принести всем Мокшу". И на мой вопросительный взгляд пояснил: "Мокша – это спасение".
Потом Саша поставил бокал, аппетитно отрезал кусок мяса с большого блюда и положил его на свою тарелку. Там лежал бамбуковый лист, один из принесенных им к обеду. "Так, а водочка где? – обратился он к хозяйке. – Мы ведь миряне, а не монахи".
ДИЗАЙНЕР ЛЕВ ЗБАРСКИЙ
Это было так, как и обещал Алик Вартанов, мой соученик по университету: фильм Росселини “Рим открытый город” показывали у него дома, прямо на белой стене, как на экране. Все зрители, человек десять – нарядные дети известных родителей.