А потом случилась небольшая неловкость, которая меня оттолкнула. Я как-то пришла утром к Ольшанским, в их огромную, новую квартиру, зашла в гостиную, и Нина, не заметив, что я это вижу, быстрым движением ноги задвинула плоскую корзину апельсинов (зимой в Москве они очень дорого стоили) под диван. Я не думаю, что ей было жалко поделиться со мной, наверное, просто не хотелось показать свое благополучие, зная, как мне тогда было финансово трудно.
Вскоре я почти совсем перестала видеться с Ниной. Через каких-то знакомых доносилось до меня, что у Лени "кто-то есть", что он редко бывает дома, что Нина подружилась с одной переводчицей, пожилой аристократично выглядящей дамой, почти 20 лет проведшей в ГУЛаге и потом реабилитированной. Что они всюду вместе ездят, и что это "настоящая близость".
Уже в Америке, в конце 70-х годов, я узнала, что Нина незадолго до этого умерла от рака.
КОПИИСТ ЖИВОПИСИ АРМЕН ВАРТАНЯН
Армену очень понравилось, когда я рассказала ему, как кто-то из посетителей Музея изобразительных искусств спросил меня, указав на рембрандтовский автопортрет с Саскией на коленях: "Как это Рембрандт умудрился нарисовать себя с Саскией, если у него в одной руке бокал, а другой он обнимает ее за талию?"
Уже несколько месяцев Армен делал копию этой картины по заказу правительства Восточной Германии. Каждое утро он приходил в музей к шести часам утра и до открытия, до девяти, мог спокойно работать. В музее проходила выставка картин Дрезденской галереи, которую русская армия захватила во время войны, и теперь советское правительство собирались отдать все эти работы Германии.
Армен знал искусство удивительно и любил его страстно! Он был уникальным копиистом – создавал копии, неотличимые от оригинала. Каким-то образом ему удавалось доставать холсты того времени, когда работал художник, которого он копировал, и Армен составлял рецепты и сам растирал краски по методу, как он считал, этого художника.
Он буквально вживался в художника и его время. Его копия рембрандтовского "Автопортрета с Саскией" была сенсацией, о которой писали в газетах.
. За копию картины Рембрандта "Автопортрет с Саскией" получил звание профессора Дрезденской галереи. Фото: akmar.info
За копию картины Рембрандта "Автопортрет с Саскией" Армен Вартанян получил звание профессора Дрезденской галереи. Фото: akmar.info
"Чудо, понимаешь, чудо, – говорил он, и в глазах его были слезы. – Я теперь знаю, что Веласкес добавлял немного воды в свои пигменты. Только это может дать такое скольжение кисти. Посмотри". И кисть Армена оставляла на холсте виртуозные изгибы кружев инфанты.
В такие моменты он чувствовал себя равным Веласкесу. И в этом была его трагедия, потому что это сбивало его и не давало понять, кто же он сам. Когда он пробовал создавать свое, будь то портрет или сюжетная картина, получалось убого. Поразительно, но он этого не понимал.
Уже немолодой, сильно растолстевший, больной, без женщин, которые всю жизнь были его радостью ("Моей жаждой", – говорил он), с всегдашним отсутствием денег, в одной крошечной комнате с женой Клавой, простонародной и совершенно чужой ему, на которой он женился, проиграв какое-то дурацкое пари. Так он существовал. А великие картины были тем, чем он жил!
Как-то я приехала на несколько дней в Ереван – писала об одном армянском скульпторе, – когда Армен тоже был там, навещал своих родителей. Они пригласил меня на обед. Скромная квартира, множество книг, рояль – мать учительница музыки. Добрейшее лицо старого папы – врача. Милые, интеллигентные люди. Как приятно все там было! Как знакомо – и ноты на рояле, и что они слушают, что читают, что их волнует.
В присутствии родителей Армен выглядел избалованным подростком. У него вообще осталась какая-то детская любовь к забавной проделке, к смешному.
В московской коммунальной квартире, где я жила, был общий телефон, который стоял в коридоре. Как-то Армен позвонил мне, когда меня не было дома, и попросил соседку, ответившую на звонок, передать мне, что "звонил Борис Пастернак". А это было время страшной травли Пастернака, когда поэт вынужден был отказаться от Нобелевской премии. Его ругали и оскорбляли во всех газетах, и его имя знали все.
Когда я пришла с работы и вышла на кухню поставить чайник, соседка объявила, что не хочет стоять со мной рядом, потому что мне звонит предатель Родины, Пастернак. Не буду описывать мое непонимание, удивление, а потом догадку: Армен.
Но другую его выходку я вычислить не смогла. А было это так: Армен, художник Дима Краснопевцев и я вместе вышли из музея и, разговорившись, дошли довольно далеко от Волхонки до моего дома на Покровке. Я пригласила их зайти, обещала сделать кофе. Моим гостям понравилось огромное, во всю стену, окно, мой высокий бельэтаж, роскошное дерево под окном. Рядом были окна английского журналиста, Паркера, коммуниста, попросившего политическое убежище в Советском Союзе. Его опекали, но за ним следили.