Думая об этом, я поняла, что мы с ним почти совсем не касались друг друга. Один мимолетный поцелуй – вот и все, что можно вспомнить. И все же мне была приятна его близость, едва уловимый мужской запах, нравилось то, как он двигается, как красиво держит голову, поворачивает шею, расправляет свои широкие, сильные плечи. И еще, насколько я могла судить, у него были очень красивые мышцы. Мышцы – это вообще моя слабость, я люблю рисовать обнаженную натуру, и Макс напоминал мне классическую греческую скульптуру.
– Клэ-эр? Интересно, о чем это вы так задумались? – спросил Макс. – У вас такой вид, словно вы витаете в облаках.
– Ох, извините, я задумалась об анатомии.
– Конкретно о чьей-то? – спросил он с улыбкой.
– Откровенно говоря, о вашей.
– О моей? Боже правый! Мне, вероятно, следует покраснеть?
– Не валяйте дурака. Я просто подумала, что из вас получился бы великолепный натурщик. – И тут я почувствовала, что краснею.
Он захохотал.
– Честно говоря, я всегда предпочитал находиться по другую сторону мольберта. Мне кажется, натурщик должен ощущать себя чем-то вроде вазы с фруктами, а это должно быть ужасно неприятно.
– Неприятно?
– Ну да. Мне всегда было жалко людей, которые сидят в чем мать родила в классе, полном студентов, дрожат и мечтают заполучить назад свою одежду.
– Вы что, брали уроки рисования? – удивилась я.
– Да, и это было ужасно. Мое внимание было все время сосредоточено на чем-то не том.
– Макс, вы просто безобразник, – сказала я, и мы дружно рассмеялись.
– Мой преподаватель тоже так считал. Вот мы и приехали.
Он плавно остановил машину и достал мой чемодан, пока я рылась в сумке в поисках ключа.
Проводив меня до двери, он остановился, небрежно прислонившись плечом к косяку.
– Ну что ж... спасибо, что съездили со мной в Холкрофт. Было очень приятно.
– Не за что, я сама получила огромное удовольствие, честное слово. – Я улыбнулась. – И спасибо, что пригласили меня. Но может быть, вы зайдете?
– Спасибо, но я не могу, Клэр. У меня еще полно дел.
– Конечно. У меня тоже, откровенно говоря.
Вдруг я почему-то почувствовала себя ужасно несчастной. Ведь я теперь так нескоро, ох как нескоро снова увижу Макса!
– Клэр... что случилось?
– Ничего. Правда, ничего. – Я опустила глаза, не зная, что сказать.
Макс медленно выпрямился.
– Если действительно ничего не случилось, тогда почему у вас такой странный вид?
Подняв голову, я заметила, что он очень внимательно всматривается в мое лицо. Наши взгляды встретились, и мы оба не стали отводить глаз. В считанные доли секунды я поняла, что весь мой прежний мир рухнул. Мне стало жарко, желанье, словно горячая волна, вдруг почему-то нахлынуло на меня, заставив почувствовать в буквальном смысле слабость в ногах. Никогда в жизни я еще не испытывала подобного физического ощущения, и это явилось для меня полнейшей неожиданностью. Я отвернулась, чувствуя себя ужасно глупо.
– Мне... мне кажется, я только что поняла, что буду без вас скучать, – запинаясь выговорила я, думая, что мое сердце вот-вот выпрыгнет наружу.
Макс ответил не сразу, и я продолжала ощущать на своем лице его взгляд. Потом он сказал:
– Я тоже. Вот посмотрите, что я для вас приготовил.
Достав что-то из кармана куртки, он взял мою руку и вложил в нее какой-то предмет. Разжав пальцы, я увидела, что он дал мне завязанный в узелок носовой платок. Развязав его, я нашла шесть маленьких темно-красных зерен.
Я молча удивленно смотрела на него. Он улыбнулся.
– Гранатовые зерна. Гадес попросил Персефону съесть одно, чтобы она думала о нем только хорошее и пообещала вернуться.
– О, Макс... – я смотрела на красные зернышки, лежавшие на своем белоснежном как лилия ложе. – Я обязательно вернусь. – Боясь заплакать, я снова завязала платок и положила его к себе в карман. – Вернусь обязательно, не сомневайтесь.
– Тогда я поехал. Увидимся, Клэр.
Наклонившись, он нежно поцеловал меня в щеку. И ушел.
Я осталась стоять, прислонясь к закрывшейся за ним двери, и по моим щекам тихо катились горячие слезы. Неужели возможно, чтобы все так изменилось в одно мгновенье, или я просто была слепой и не замечала очевидного? Собственно, какая разница, ведь все неотвратимо двигалось именно к этому с той первой встречи в галерее, и мне стало казаться, что чувство просто дремало во мне, ожидая, когда наконец я сама разбужу его. Прежде я смутно помнила изречение из Библии, – что-то насчет пелены, спавшей с чьих-то там глаз, но вот теперь, кажется, точно узнала, что оно означает. Пелена спала с моих собственных глаз, и мне оставалось лишь осмыслить тот факт, что я безнадежно влюблена в Макса Лейтона.
Заснуть в ту ночь я никак не могла и, крутясь с боку на бок, раздумывала над тем, сколь бессмысленно то, что со мной приключилось. Кажется, Пег упоминала о быстрой стреле Купидона? Она только забыла сказать, как больно эта стрела ранит – ведь у меня не было ни малейшего повода думать, что и Макс в меня влюблен. Даже я не могла обманывать себя до такой степени. Макс предложил мне дружбу и ничего другого, причем сказал об этом совершенно ясно. А я сама? Разве не я ответила, что и мне не нужно никаких романтических приключений?
А теперь я отправлюсь в Грижьер на целых шесть месяцев.
«Увидимся», – сказал он вместо «до свиданья». Откуда ему было знать, что кровь вдруг начала бурлить во мне даже не от прикосновения, а лишь от взгляда на его руку. Боже милосердный, что я с собою сделала?