– Макс, я понимаю, что тебе неприятно об этом говорить, но что будет с Софией?
– Ничего.
– Ничего? Но как это может быть? – удивилась я.
– Полиция считает, что она ни при чем.
– Макс! – воскликнула я, ощутив огромное облегчение, – ты им не сказал!
– Зачем? Роберт мертв. Какой смысл снова ворошить старую историю. По-моему ты, я и Дэниел заслужили покой. А Софией я сыт по горло. Но мне интересно, почему ты так обрадовалась? Она не была с тобой слишком любезна.
– Да... Но мне кажется, я ее немного понимаю. По-моему, она любила тебя, как умела, хотя это и ненормальная, странная любовь. А когда она поняла, что ты стал к ней равнодушен, то в отместку стала мучить тебя. С начала с помощью Роберта, потом выступила в суде, но на самом деле она понимала, что единственным орудием, способным тебя уничтожить, был Дэниел. Она воспользовалась им, и мне кажется, она сама по-настоящему страдала из-за этого.
Макс посмотрел на меня с любопытством.
– Ты продолжаешь удивлять меня, Клэр. Поразительно, как ты смогла разобраться в Софии! Когда-нибудь я расскажу тебе, как все началось, хотя это вполне банальная история – влечение, принятое за любовь.
– Ничего удивительного, вы оба все сами сказали, а мне оставалось только слушать, и, глядя на вас, я думала, в какую ужасную ловушку вы оба попались. София – оттого, что тебя не понимал а, и чем больше старалась привязать к себе, тем больше ты от нее отворачивался. А тебя неотступно преследовал кошмар – жена, готовая на все, лишь бы удержать при себе мужа. Я думаю, вы оба были не правы. Это, наверное, было просто ужасно!
– Да. И посмотри, что из этого получилось. Униженная, одинокая женщина, как тяжело!
– Я понимаю. Но Макс, как тебе удалось выгородить ее? Она ведь соучастница.
– Это было несложно. Я совсем немного исказил версию. Сказал, что София оказалась заложницей Роберта, и что он в тот вечер использовал ее, чтобы иметь алиби, а она не знала ничего о краже, убийстве и исчезновении Дэниела, потому что это были делишки Жози, и что мы приехали вчера к ней, чтобы сообщить, что Дэниел жив, и этим, вероятно, объясняется ее повышенная эмоциональность.
– Макс, спасибо.
– Почему ты меня благодаришь?
– Потому что у тебя были все основания засадить Софию за то, что она тебе сделала, и тебе это было совсем нетрудно.
– Но теперь это бессмысленно. Я добивался от нее признания, чтобы Роберт не ушел от ответа. С него все началось, им и закончилось, а она и в самом деле оказалась своего рода заложницей.
– Но как насчет Дэниела? Это-то ее рук дело. Роберт тут ни при чем.
– С этим все. Не думаю, что ребенку было бы лучше, если бы лицо его матери замелькало на первых полосах всех газет страны. Ему еще и так многое предстоит узнать.
– Я люблю тебя, Макс Лейтон. Макс посмотрел на меня и улыбнулся.
– Похоже, ты станешь матерью куда скорее, чем рассчитывала. Клэр, ты хотела, чтобы Гастон был твоим, и он стал. Что скажешь?
– Я думаю, это великолепно. Но как насчет Софии и бедных Клабортинов?
– С Софией мы долго беседовали. Она со мной согласилась, раз она не была ему матерью до сих пор, то не стоит пытаться стать ею и теперь. Она думает переехать в Италию.
– Но неужели она готова вообще не видеть Гастона? Ведь все-таки он ее сын.
– Да. И я ее понимаю. Она утратила все права на него, когда услала его с Жози. Думаю, она понимает, как тяжело ей будет увидеть его после всего, что она сделала.
– Наверное. А Клабортины? Им будет не легко.
– Может быть, легче, чем ты думаешь. Они будут видеться с ним в те месяцы, которые мы будем проводить в Грижьере. Конечно, ко всему этому надо будет привыкнуть, но мы постараемся.
– Макс, а когда именно ты догадался насчет Дэниела?
– О, разве ты не поняла? Стакан твоей сестры пострадал вследствие моего потрясения. Вспомни секрет, который ты выдала тогда – что Гастон незаконнорожденный сын Жозефины.
– Значит, вот почему у тебя сделался такой жуткий вид...
– Ну не потому же, что мальчик узнал меня. Я-то понял, что он видел Роберта. Но мне было точно известно, что у Жози нет и быть не может ребенка этого возраста.
– О Боже, Макс...
– Да, было несколько весьма неприятных мгновений.
– Значит, вот почему ты даже не сделал попытки себя защитить, и с таким странным видом просил разрешения посмотреть на него.
– Я не хотел ничего говорить, прежде чем узнаю факты, и потому уехал, ничего не объяснив. Мысль, что Гастон – это Дэниел, никогда не приходила мне прежде в голову, у меня не было причины сомневаться, что Дэниел умер, хоть я и узнал, что Жози жива. К тому же я был уверен, что Клабортины – родители Гастона. И вот ты взорвала свою маленькую бомбу. Дальше было уже не сложно восстановить картину, пускай чего-то в ней и не хватало.
– Да. Но главное несоответствие, как я понимаю, касалось возраста Дэниела, – судя по тому, что ты говорил, ему должно сейчас быть девять.
– А ему и есть именно столько. Думаю, Жози на всякий случай добавила несколько месяцев, что было несложно, Дэниел был крупным ребенком. Вот она и сделала его на год старше.
– А портрет?
– Дорогая, не думай, что я недооцениваю твоих работ, но именно портрет сразу заворожил меня. Кроме очевидных достоинств, в нем было что-то заставившее меня подумать о Дэниеле. Теперь-то я понимаю что, но тогда это было подсознательно.
– 3наешь, это похоже на сон.
– 3наю, конечно, знаю. Но все позади и можно жить дальше. Ты вела себя просто замечательно, Клэр, и мне ужасно неприятно, что тебе пришлось сегодня столько пережить.