Пушкинисты не раз задавались вопросом о том, была ли счастлива в замужестве Долли. Решали его по-разному. Н. В. Измайлов считает, что «это был, вероятно, брак по рассудку, а не по любви с её стороны и, быть может, расстроенные денежные обстоятельства играли в нём не последнюю роль…». Однако исследователь делает оговорку: «Ум и чувство графа Фикельмона сумели сделать этот брак, насколько возможно, прочным и даже счастливым»[119]. Л. Гроссман, наоборот, говорит о Долли Фикельмон, как о женщине, «видимо, несчастной»120]. То же отношение к замужеству Дарьи Фёдоровны чувствуется и у некоторых других литературоведов. Почти девочка, выданная матерью за пожилого мужчину, вероятно, из-за денежных расчётов. Несмотря на несходство положений, вспоминается рассказ Татьяны:
Читатель, знакомый с историей создания «Евгения Онегина», быть может, подумает — а в самом деле не рассказ ли это графини Фикельмон о своём замужестве? Ведь восьмая глава «Онегина» была написана тогда, когда поэт уже был знаком с женой австрийского посла. Предположение заманчивое, но, несомненно, неверное. Пушкин описал встречу своей героини с её будущим мужем в предыдущей главе. Помните эту строфу:
Судьба Татьяны предрешена, но седьмая глава закончена в ноябре 1828 года, когда Долли ещё не было в Петербурге. Пушкин был уже тогда хорошо знаком с её матерью, но совершенно невероятно, чтобы Елизавета Михайловна рассказала поэту о том, как ради денег ей пришлось выдать дочь замуж за нелюбимого человека. Против этого говорит всё, что мы знаем о матери Долли, особе в высшей степени романтической, очень ценившей и культивировавшей всякое чувство. Нет, вообще не верится, чтобы она могла выдать замуж любимую дочь по расчёту!
История этой свадьбы неизвестна, но, на мой взгляд, шестнадцатилетняя девушка легко могла увлечься блестящим боевым генералом, которому было тогда всего сорок три года, человеком во всех отношениях привлекательным, немалого ума, тонким и остроумным и, вероятно, горячо её полюбившим.
Ранние браки были тогда в обычае не только у русских крестьян (вспомним, как будущую няню Татьяны «с пеньем в церковь повели» в 13 лет!), но и в аристократических семьях России и Западной Европы. Рано начинали взрослую жизнь знатные девушки того времени. Учились обычно лет до пятнадцати, а там вскоре и замужество и материнство. Большая разница в летах между мужем и женой тоже не была редкостью.
Необычный по нынешним временам брак Долли Фикельмон вполне мог быть заключён по взаимной любви. Я высказал это предположение в 1965 году, зная лишь поздние письма Долли к сестре, ранее не изученные пушкинистами. То и дело она с несомненной любовью и нежностью говорит в них о своём старом уже муже. О молодости Дарья Фёдоровна вспоминает не часто, но всегда радостно — особенно о семи годах, проведённых в Неаполе. «Помнишь ли ты Радта, который доставлял нам столько удовольствия в Неаполе, в первые годы <…>; мы часто говорим с ним и с Менцем об этом прекрасном времени нашей молодости» (6. XI. 1847)[121]. «…Наш бедный Менц <…> умер, не приходя в сознание. Это был верный друг, который напомнил мне мои прекрасные неаполитанские годы» (11. XII. 1847)[122]. «Сохранив все письма Фикельмона с тех пор, как мы поженились, я делаю из них извлечения, переписываю все места, замечательные по стилю, по мыслям, по сюжету <…> Я ничего до конца не забыла, но эта живая картина нашего прошлого, твоей и моей радости с разными эпизодами — ты бы тоже не смогла читать о них без умиления и трепета» (15. XII. 1852)[123]. Кажется, именно там, в Неаполе, когда генерал Фикельмон ещё не был стар, Долли была счастливее, чем когда-либо.
Во всяком случае, любовное отношение к тогдашним письмам мужа, которые трогают и волнуют даже тридцать лет спустя, неоднократные упоминания о счастливых неаполитанских годах — всё это позволяет думать, что Дарья Фёдоровна вышла замуж никак не по расчёту. Накопившиеся за последние годы материалы и, главным образом, книга Н. Каухчишвили, прочитавшей всю сохранившуюся переписку супругов, ещё определённее говорят в пользу брака по взаимной любви. В письмах к Е. И. Кутузовой за 1821—1823 годы[124] Фикельмон говорит о юной невесте и жене с трогательной нежностью. Некоторые его эпитеты, быть может, покажутся сейчас выспренними и книжными, но нельзя забывать, что пишет человек, воспитавшийся ещё в XVIII веке. «Я очень счастлив, что снова вижу Долли, — обращается Фикельмон к бабушке невесты, — она прекрасна, как никогда; это ангел красоты и доброты, и каждодневно я благодарю бога, позволившего, чтобы моя судьба была соединена с судьбой девушки столь замечательной во всех отношениях; это существо с совершенным характером и умом» (Неаполь, 16 мая 1821 г.). 10 декабря следующего года граф пишет Кутузовой из Вероны: «Я уезжаю обратно в Неаполь через несколько дней и очень рад, что снова соединюсь с Вашей Долли, лучшим и прелестнейшим существом на свете; разлучаться с ней — это самое большое огорчение, которое я могу испытать, а вновь с ней увидеться — самое большое счастье». Так говорит муж.
120
Л. П. Гроссман. Устная новелла Пушкина. — В кн.: «Этюды о Пушкине». М.— Л., 1923, с. 81.
124
В архиве