- Но, сударь, - Герда нежно, по-детски прижимала руки к груди, - я думаю, с людьми не случилось ничего плохого?
- Нет, нет, - коварно усмехался ворон, - все ерунда. Люди во дворце, там сегодня праздник, там пир на весь мир...
Ворон на секунду замолк, близко и зловеще подвинулся к Герде, пристально посмотрел на нее.
Урбанский еще ниже опустил голову и весь напрягся. Я это чувствовал плечом. Мне непонятно: что это Женя напрягается и опускает голову?
- Но вы, я вижу, - ворон переходит на шепот, - чем-то озабочены?
Герда опустила свои детские руки на острые колени и медленно отвернулась.
- Ну! - еще таинственнее и многозначительнее продолжал выспрашивать ворон, - что же вы молчите?! Отвечайте!
Снова пауза. А потом - на самых высоких тонах:
- Я добрый ворон!
Он подвинулся почти вплотную к Герде и резко воскликнул:
- Я могу помочь вам!
(Герда смотрит на ворона, который весь согнулся, он весь - ожидание ответа, но я вижу, - Герда совсем не верит ему.
И уже не Герда сидит передо мной в кресле, а Наташа в голубом вельветовом платье и в стоптанных туфлях на толстой резиновой подошве: чуда не получилось, ибо истинный театр - это чудо.)
Урбанский медленно поднял голову:
- Давай все сначала, Наташа...
Обернулся к Аронову:
- Можно?
Тот кивнул и закурил новую папиросу.
- Но, сударь, - начинает Герда, - я думаю, с людьми не случилось ничего плохого...
Урбанский - вовсе не ворон. Так мне кажется поначалу. Он - придворный сплетник: веселый, добродушный, чуточку пьяный.
- Нет, нет, - п р о б р а с ы в а е т он, - все ерунда! Люди во дворце, там сегодня праздник, там пир на весь мир. А вы, я вижу, чем-то встревожены?
Этот вопрос студиец Андрей выделял. Урбанский спрашивал невзначай, именно так, как спросил бы придворный сплетник: сытый, милый, добродушный.
Герда вздыхает.
"Ого! - думает ворон. - Что-то любопытное!"
Ворон заинтересован. Он подвигается к девушке, торопит:
- Ну что же вы молчите? - чуть обиженно спрашивает он. - Отвечайте же! Я добрый ворон (в этом легкое кокетство), я смогу помочь вам! (А здесь уже неуверенность в себе.)
Я смотрю на Урбанского - не вижу его. Я вижу ворона, который разговаривает. А пойди, не поверь ворону, который умеет разговаривать. Конечно, поверишь! Ведь это - чудо!
- Не могли бы вы, - говорит Герда, - найти мне одного мальчика...
- Мальчика? - повторяет ворон ее интонацию. - Говорите, говорите, очень интересно...
И Герда рассказывает историю о том, как пропал мальчик Кай.
Я смотрю на нее и не вижу вельветового платья, ботинок на толстой резине. Я вижу девочку в чепчике и в деревянных остроносых башмаках. А рядом со мной сидит ворон. Шея у него вытянута, а голова чуть склонена вправо. В глазах, полуприкрытых веками - любопытство, нетерпение и, где-то в самой глубине, безразличие...
Герда рассказывает о том, как пропал Кай, и в комнате - как на сцене мертвая тишина, и только ее голос и только ворон, который сидит рядом со мной и зовет себя добрым. И чем дальше говорит Герда, чем дольше смотрит она в лицо ворона, тем больше она верит ему и сомневается - правильно ли делает, что верит...
Когда Герда, кончив свой рассказ, вздыхает, ворон тоже вздыхает: глубоко, по-человечески. И вот уже не ворон рядом со мной, а Урбанский. И снова тело его делается напряженным и пружинистым.
- Хорошо! - говорит он Наташе. - Это - правда!
Потом он поворачивается к Аронову:
- Извини меня, Саша.
- Что ты, - грустно усмехается тот, - спасибо.
- Спасибо, Евгений Яковлевич, - повторяет Герда.
- Спасибо, старик, - говорю ему я.
А студиец Андрей молчит и обиженно разглядывает ногти.
Тогда Урбанский говорит:
- У тебя все получится, Андрей. Только надо поработать. Забудь о вороне, о позе, о жестах. Ничего нет. Поначалу, когда ты ищешь себя, есть только правда, которую ты должен понять. Тебе надо обязательно почитать мемуары Талейрана и книгу Цвейга о Жозефе Фуше. Сказка - это всегда политика...
(Я не берусь утверждать, что более важно в искусстве: поиск или результат поиска, но мне все-таки кажется, что поиск интересней, потому что найденное это отправная точка для новых поисков. Если поиск оставить, тогда правда превратится в "маску правды", а это страшнее, чем неправда.
Путь искусства, вершимый его апостолами на земле, был тягостен и мрачен. Таланту мстил окружавший его уровень чувствований, представлений и знаний: "Дон Кихот" написан в тюрьме, Овидий кончил свою жизнь в ссылке по обвинению в безнравственности, Гете, будучи министром, подписывал смертные приговоры, Ван Гог убил себя, О'Генри скрывался от правосудия.
Индивидуальность была обречена на трагическую судьбу в те жестокие времена, да и поныне ужасна ее участь - в тех странах, где царствует божество чистогана. Настоящий художник обязательно сугубо индивидуален, поэтому современники относились к нему либо как к досужему мечтателю, либо как к отбросу общества, либо как к балаганному шуту.
Только одно примиряет талант с человечеством - в р е м я.)
Интервью министра внутренних дел - последнее перед началом выборов началось с заявления:
- Я уверен в том, что выборы пройдут в обстановке полной демократии.
Пресс-служба США: Правда ли, что в Португалии сейчас нелегально живет целый ряд иностранных представителей?
Министр: Мы уже проверяли такого рода слухи - они не соответствуют действительности.
(В свое время здесь пустили утку про кубинских партизан в горах; Туда бросилась полиция. "Партизаны" не считали даже нужным разбегаться: это были актеры - снимали фильм.)
Пресс-служба Франции: Что известно о взрыве в кубинском посольстве?
Министр: Ничего, кроме того, что было объявлено. В посольство пришел человек с чемоданчиком, он оставил этот чемоданчик перед дверью посольства; сторож заметил, что из чемоданчика идет дым, побежал звонить в полицию, но не успел снять трубку, как произошел взрыв. Поиски преступника продолжаются.
(В пресс-центре убеждены, что убийство кубинских дипломатов - дело рук "реторнадос".)
Пресс-служба ФРГ: Можно ли ждать попыток ультраправого переворота?
Министр: Нет. Правые силы не рискнут на широкое применение силы.
Пресс-служба Португалии: Правда ли, что ваша кандидатура будет выдвинута на пост президента республики?
Министр: Все имена, которые сейчас называют в качестве возможных кандидатов на пост президента, не базируются на фундаменте фактов.
25 апреля. Выборы. В городе спокойно. Ни солдат, ни нарядов полиции. В избирательных участках, расположенных в "Парке Пекено" - это огромная, мавританского стиля "пласа де торрос", - люди идут к урнам один за другим. Неподалеку церковь "Носа сеньора Фатима". Внешнее оформление ее - ужасно. Сразу виден почерк фашизма - такие же здания строил Муссолини в Риме, уродуя Вечный город. Но внутренний дизайн хорош, отменно хорош: великолепно подсвечена мозаика, сине-красные витражи рождают ощущение надежного, высокого спокойствия.
Проповедь произносил один из прихожан. Он, впрочем, говорил не с в о е, он читал Евангелие. Но Евангелие - один из сильнейших пропагандистских материалов. Очень много значит, что оттуда читать и в каком районе страны разная аудитория реагирует по-разному. Здешний прихожанин говорил о том, что господь д а е т лишь однажды, и этому, данному им, надо верить.
В рабочем районе эти слова воспримут по-одному, в буржуазном - по-другому.
Деталь: когда в церковь заходит буржуа, он сразу же опускается на колено; когда входит рабочий, он расстилает платочек, и на него опускается - брюки-то одни, парадные, которые он только по воскресеньям надевает. (Можно ли деталь определять, как "классовую"? Видимо - можно.)
Заехал в пресс-центр. Свежие новости: журналисты обратились к представителям ведущих партий с вопросом, как проходят выборы. Ответ коммунистов, социалистов, НДП и СДЦ был одинаковым:
- Выборы проходят в обстановке полной демократии, без каких-либо эксцессов.
Левацкие газетчики злорадно улыбались - получили материал для очередной порции клеветы: "Явный пример сговора с правыми!" Надо ждать в о н и в завтрашних газетах.