— У меня жена любимая будет. И одна-единственная, — серьезно сказал Костя.
— Как единственная? Как так не положено боле одной? — У мальчиков аж смятение вышло от странности мира. — Как же ей одной со всем управляться?! Да и здоровому мужу положено не одну жену иметь.
— Ну как-то так. Управляются наши жены. У кого достаток, так берут в помощь баб да девок, серебром платят, или товаром, или хлебом. А у кого достаток невелик, пока или вовсе, так там и управляться не с чем.
Мальчики переглянулись.
— И рабов, стало быть, у вас нет?
— И рабов нет. Есть крестьяне, что у барина аль боярина, те, что землю пашут, скот держат, боярину оброк платят да повинность трудом несут. А боярин им судья, покровитель и в любой беде защитник. Коли крестьянин что дурное иль срамное перед другими людьми сделает, украдет что или, не дай бог, смертоубийство совершит, спрос с боярина первый будет, — терпеливо пояснил устройство жизни Константин.
— А кто с боярина спросит?
— Воевода, а с воеводы, в свою очередь, царь.
— А с царя кто спрашивает? — не отставали неугомонные дети.
— Царь перед богом ответ держит. Да перед всем народом.
— Сложно как у вас всё. Народ под боярином ходит, боярин под воеводой, а царь перед народом ответ держит. Чудно, — пожал плечами Тимур.
— А я понял! — подпрыгнул на месте Русланчик. — Ежели царь попускать бесчинства воеводские да боярские будет, народ скажет — а зачем нам такой царь? И пошатнется всё мироустройство, с самого низу!
Айгуль погладила братика по голове, умненький какой мальчик! Грамотным да разумным мужем будет!
Детям тем временем наскучило разбираться в тонкостях внутреннего устройства страны росичей, и пошли совсем мальчишеские вопросы: какие кони на Руси, выносливы ли, какие сабли носят вои, а правда ли, что росичи живут в шатрах каменных да деревянных, никуда их не перевозят, а стада свои пасут чуть ли не за околицей?
Айгуль повернулась на другой бок, закуталась в теплое кунье одеяло и закрыла глаза. Завтра еще целый день в пути, и целый день можно будет смотреть на него, на Константина…
Глава пятнадцатая
Что за комиссия, Создатель,
Быть взрослой дочери отцом!
А. С. Грибоедов. «Горе от ума»
Некоторое время назад, на болоте у тамошнего хозяина
— Эх, хорош у тебя чаек, тестюшка! На травках! Особый какой?
— Особый! — гордо сообщил болотник. — Аккурат из тех мест, откуда у тебя да у меня посуда!
Водяник прихлебнул темно-коричневой, но прозрачной жидкости из блюдца. Чисто вода болотна по виду, но вкус наиприятнейший.
Последнее время тестюшка болотник хозяйством справным обзавелся, да и в дому у него как-то побогаче стало.
Водяник ревниво оглянул крытые коврами лавки, редкую посуду, расставленную на сундуках, и даже диво дивное — книги! Стол резной вышитой скатертью накрыт, самовар на столе, блюдо расписное из тонкой белой глины, тьфу, бесы, забыл опять, как она зовется? Факто́р, что ли? Марыся вон тоже из энтого факто́ру всю посуду хочет, мало ей пяти блюд да вазы. Ваза та, кстати, самим царем Зеленого моря дарена.
Слыхал водяник от дочери Софочки историю про те вазы. Софочка-то с дедом живет, а что делать — здоровьем она слабенькая.
— Так вот, — продолжил блистать полученными от дочери знаниями водяник, — велел император Поднебесной сложить огромную-преогромную печь, и отправили в ту печь на обжиг двенадцать ваз, все в рост человеческий. Достали девять. И велел император опустить энти вазы на дно моря, чтоб, значит, море свои неповторимые узоры на них оставило. Морской царь расстарался — а чего нет-то? Ведь возвращать вазы императору он и не думал вовсе! Дивные, неповторимые узоры мира подводного на тех вазах! Но прошли века, один из потомков императора нашел в старых свитках упоминание о том деле и заставил своих подданных нырять да искать свою пропажу. Собачились они с морским царем так несколько лет. А что? Тот уже эту красоту полностью своей считал! Кроме рисунков дивных, жемчужным перламутром те вазы покрытые, стояли себе во дворце у владыки морского. Ну, договорились до договора в конце концов, вазы честно пополам поделили: императору четыре, царю морскому пять. Де еще император морскому царю посуду всякую, из факто́ру этого, а царь оному жемчуг. Так и живут. Мирно. Покамест.
Водяник прихлебнул чаю из блюдечка, хорошо, не горячо… — Мне ту вазу морской на свадьбу подарил, спустя девять лет, хе-хе.
— Гоже, — ответил болотник, ягодный пирожок прикусывая. — Я вот тож дела с морским царем веду: я ему медок да воск, он мне диковины всякие, да ты знаешь, через тебя вся мена идет. Ты вот мне скажи лучше, зятюшко, любопытство меня так и ест: за какие такие заслуги тебя так цари морские обихаживают? Каким медом ты их подмазал? Часом думаю, уж не Софушку ли ты просватать собрался? — сдвинул кустистые, как мох, брови болотник.
— Ох, тестюшко, — горестно вздохнул речной хозяин. — А то у меня кроме Софочки дочек нет? Вот посчитай — почти пятьдесят душ! И все на выданье! И всем мужа подавай! Марысенька-то уж умаялась от мужских портов их оттаскивать, у нас-то не заведено людей топить, а энтим мужа охота… Да еще как охота! Тут надысь один дед с Нового городища помирать собрался, да решил отчего-то не в бане, а в реке обмыться, перед смертью, значит. Ну и пошел, не иначе как в старческом маразме пребывая, нагишом купаться.
Болотник аж пирожок отложил, внимая рассказу.
— Ну?
— Что «ну»? Энти курвы малахольные, как мужика углядели… Эх, чуть не до смерти залюбили бедного деда! Еле ноги унес! Что ты ржешь? До первых петухов на бережку кувыркались да резвились, дед-то и забыл, что помирать собрался! Марыся-то, конечно, девкам всыпала по первое число за такое непотребство. Но дед до сих пор на бережок ходит да с тоскою на реку глядит…
— Ах-ха-ха, а девки-то, а девки-то как?
— А девки, — водяник запечалился, вспоминая о наболевшем, — девки замуж хотят, да мужика помоложе, а лучше двух зараз. Ой и намаялся я с ними, тестюшко!
— Ох, как я тебя понимаю, зятюшко! У самого, глянь, та ж беда, только у меня их не пятьдесят, а сто пятьдесят душ. А то и поболе, кто ж их, заразу, считает? У меня-то четыре жены. Да все плодовитые — страсть! А уговор промеж нами и людьми — как у вас. Не топим. И что делать-то? Сам не знаю…
Болотник подпер кулаком безбородую головушку с длинными усами.
— Только пока не возьму я в толк, Вадик, при чем тут морские цари?
— А вот в них-то наше спасение, тестюшко! Слушай! Морские цари до баб охочие, это раз. Во-вторых, нет промеж ними и людьми уговоров о непотоплении, напротив, очень много мужиков море забирает.
И рыбаков, и воев, и пиратов, все мужики, заметь. Третье — это то, что жалился мне царь Синя моря, что утопленницы, что и так редки бывают, недолговечны очень, только привыкнуть к ней успел — она уж истаяла. А те, кто силу да кровь кромешную имеет, как та княжна, ну ты помнишь, — лярвы все корыстные, да и мало их очень, с такой родословной.
— Говори, говори, зятюшко, кажись, я тоже понимать энто дело начал…
— Да, дорогой тестюшко. Вот я и задумался, а что, ежели просватать моих дочек морскому царю? Вот дело-то будет! И девки пристроены, и морской царь счастлив. Ну, какое-то время точно будет, а потом ему гордыня не позволит жалиться!
— Экий ты, зятюшко, ловкий! Экий ты умный!
Водяник гордо подбоченился.
— А нельзя ли, Вадик, дорогой ты мой соседушка, моих дочек как бы тоже посватать?..
— Да отчего ж нельзя, соседушка? — снисходительно заметил Вадик. — Ох, хорош чаек у тебя! А пироги вообще — объЯденье! Софушка небось пекла?
Глава шестнадцатая
И я там был, мед-пиво пил…
Из русской сказки