Марфушины мечтания о новой жизни нарушили вопли, как раз возле их землянки.
На поляне бранились большак Белояр да молодой Ратмир. Из одного гнезда перевертыши. Белояр-то старший, главный в стае, порядком-то бабка заправляет, а вот охоту водит он. Пару не поделили, что ли? Но Белояр уж второй год тосковал о своей случайно погибшей волчице, а Ратмир в забавах молодых перевертышей участия не принимал, и всё боле от него духом человечьим пахло. Знать, среди людей нашел зазнобу, скоро в стаю приведет.
Чего собачатся-то? Марфа окончательно вылезла наружу, меняя облик на волчий.
— Я не за то тебя корю, что ты с человечкой спутался, а за то, что ты стаю покинуть хочешь!!! — разорялся Белояр.
— Я не спутался, а пару себе выбрал, и моя стая там, где моя жена! Так испокон веку было заведено и предками завещано! — отвечал Ратмир.
— Какая у нее стая? Она человечка!
— Стая у нее не хуже, чем у всех! Стоят друг за друга горой, старших в роду почитают, живут кучно! И детки не мрут у них! А у большухи даже толика крови нашей есть! — огрызался Ратмир.
— У-у-у, хватай ее на спину и тащи сюда! А род покидать не смей!
Ратмир зарычал что-то про то, что дядька не указ ему, что сметь, а что нет, Белояр тоже. Белояр в своем праве, в стае порядок должен быть, но и Ратмир в своем, кто угодно может из стаи выйти.
Только вот мало их, и беспокоит это дядьку. Обратной стороной посмотреть, так и к ней привязаться могут, и прощай, свадьба! Вот Марфуша, как была, в зверином обличье, побежала лешего искать. Кто еще детей леса утихомирить сможет, как не он? Да и свидеться лишний повод есть, пожаловаться на несправедливость, пусть скорее забирает!
****
Кипит торг на городище новом, много народу, и приезжего, и местного. Есть здесь ряды и с тканями заморскими, и с посудой серебряной, есть и с глиняной. Есть и ряды, где всячиной всякой с огородов да полей торгуют, есть и рыбные ряды.
Как раз по рыбному ряду утиной походочкой шла молодая баба. Идет важно так, к прилавкам с выложенной рыбой приглядывается да принюхивается. А впереди нее от прилавка к прилавку шепотки передаются:
— О! Гляди-ка! САМА идет!
— Ой-вей! Рыбнадзор пожаловал! Надоть, значит, худу рыбу скорее собакам покидать, пока не увидела…
— Дядько, а САМА — энто кто? Речная хозяйка?
— Она и есть, речная хозяйка.
— Толстая Марыська.
— Водяника нашего женка.
— Варвары, коваля женки кума.
— У Фрола Чумы ундина в кумовьях? Оно и понятно, каков поп, таков приход!
— Да не ундина она нисколько, обыкновенна горяча баба!
— А ты аль пробовал? Коль знаешь, что она горяча? И водяника не боишься?
— Гы, пробовал он! Марыся так горячо ему в ухо заехала, что седмицу всё «ась» и «чегось» говорил…
— Ой, мужики, глядите-ка, новожил-то нарвался, кажись!
У одного прилавка и в самом деле что-то намечалось.
Марыся сначала повела носом в сторону усатого торговца с жиденькой бородкой. Потом подошла ближе и стала рыбу разглядывать да всё больше хмуриться.
Новый человек на торгу, порадовался он богато одетой покупательнице. Так думал, что покупательнице, и, поскольку сам прекрасно понимал, что товар у него не первый сорт, решил мужик, что не товар, а он сам заинтересовал пышную молодку. Подкрутил мужик черный ус, приосанился.
К прилавку уж народ бывалый стал собираться, зная характер Марыси, потеха хорошая намечалась.
Марыся обвела в последний раз взглядом небольших рыбин на прилавке, вздохнула глубоко и елейным голосом спросила:
— Рыбка-то свежая, мил человек?
— Свежая, красна девица, свежая! — Вот ведь послал бог дурочку! Удача-то какая!
— Ага, а давно ли выловлена?
— Да рыбка еще на зорьке в Шуйце плескалась, красна девица!
— Ага, в Шуйце, значит… на зорьке… А сам ли ловил, добрый человек? — продолжила Марыся таким же елейным голосом, но ноздри у ней уже раздуваться начали. Однако торговец этого знака не понял или понял, да неверно.
— Сам! Сам! Вот этими самыми руками невод тянул! — Торговец показал белые холеные руки. — На, зорьке, на зорьке, моя хорошая! Рыбка свежая, сахарная, да ты проходи сюда, за прилавочек, отсюда получше видать будет.
Марыся уговаривать себя не заставила, за прилавок быстро заскочила да заглянула под него, разглядывая три корзины с рыбой.
Торговец аж засмотрелся на вид такой сзади и затоковал дальше тетеревом, протягивая вспотевшие ладошки к Марыськиной корме.
Мужики на торгу аж шеи вытянули, как гуси, забаву и бесплатное представление предвкушая.
А речная хозяйка тем временем всю рыбу осмотрела, обнюхала и повернулась к торговцу. Тот аж отшатнулся, почуяв неладное. Марыська же, не меняя тона ласкового, который вправду уже шел вразрез с ее грозным видом, уперла руки в боки.
— Та-а-ак! На зорьке, значит! Сам, значит!! Сахарная, значит!!!
И понеслась тут, как говорится, задница по кочкам…
— Значит, свежая?! Трюхайло ты ерпыльный, неряха малорослый! У рыбы-то уж глаза провалились и жабры цвета блеклого, а он, облуд пресноплюйный, врун болтливый, мне тут баять будет! А та «сахарная», что под прилавком, аж пованивать начала! В речке у него рыба на зорьке плескалась! Да еще ручонки неповоротливые свои тянет! Негораздок лядащий, недоумок хворый! Смотри, по вечерней зорьке твой уд будет в Шуйце плескаться моим дочкам на радость, только ты, валандай собачий, бездельник, на бережку за этим наблюдать будешь!
Торговец даже лицом позеленел от такой перспективы, да и разуметь начал, на кого боги сподобили нарваться…
Мужики же, хихикая в бороды, старательно пополняли запас ругательств.
— Шлында! Тунеядец! Сам он невод тянул! Да твои кривые ручонки ничего, кроме уда вялого, не тянули! Да и кто тебя надоумил, младоумня кротолобого, таку рыбу брать? Это ж мальки, почитай! Это ж увидал бы хозяин такой невод, славно бы помакал тех шавриков непутевых! В Шуйце! Ни в Шуйце, ни в Полисти таких неводов, с мелкой сетью, уж лет сто видом не видывали! Брехло псоватое!
Думаешь, ежели гроши за свою тухлятину поставил — щас-с у тебя всё дураки и раскупят?
Один мужик из наблюдающих ткнул локтем в бок другого:
— Ты смотри, как чешет! Ни разу не повторилась! Прям заслушаешься!
— Да, крута баба. Говорят, ее сам речной хозяин побаивается…
— Это где ж такое говорят? Это кто ж тут у нас проныра дюже осведомленная? Это кому ж на реку да по воду ходить не надобно стало? — обернулась на шепоток Марыся.
— Что ты, матушка, что ты! — перепугался почти до смерти сплетник. — Это я не про тебя! Это я про другого речного хозяина женку! Ярыни хозяина!
— Ярыни? А, ну ладно, она и вправду курва еще та. — Марыся отвернулась, а мужик тихонько перекрестился.
Выволочка незадачливому торговцу закончилась примерно через четверть часа, упарилась хозяйка.
Лоб под кикой платочком утерла да дальше пошла по рядам, приветливо улыбаясь хорошим рыбакам да торговцам и строго поглядывая на когда-то провинившихся.
Новый недокупец торопливо собирал товар, причитая об убытках, поминая всуе некого Фому, который говорил, что в Новый городище с плохим товаром лучше не соваться. Вот, не послушал людей знающих… Тупень.
Лука издалека проводил взглядом приметную фигуру Марыси.
Вот уж три дня как пришли с обозом в городище, товары распихали по амбарам да погребам, гостей аль беженцев в крепости воеводе пристроили, от Константина денежки получили, теперь и по торгу прогуляться можно, женам подарочки найти. Лука с сотоварищем Карпушей еще по рыбным рядам пройтись решили, селедочки соленой прикупить.