Карпуша тоже посмотрел вслед полукикиморе странным взглядом.
— Что, тоже ее не жалуешь? — спросил Лука. О его, Луки, сложном отношении к кромешникам знали все.
— Да не то што не жалую… Тут такое дело: ты ведь знаешь, Лука, что я на реку не хожу? А когда переправа — так трясусь, как овечий хвост?
— Знаю, я думал, тебя в детстве водяник чуть на дно не утянул.
— Не, тут дело так было… Лет этак десять назад, торг еще небольшой был, городище только строилось, пришлых людей да баб много. Я тогда еще неженатый был, бабник. Ну, иду это я по торжищу, смотрю, значит, баба впереди такая. — Карп показал руками, какая та была баба. — И сарафан на ней не как у наших баб: семь одежек, и все без застежек, так что не разглядеть ни шиша. А у той сарафан нет-нет да и прилегает в некоторых местах. — Карп опять обрисовал, в каких местах прилегал сарафан. — Ну, я не удержался, догнал и поприжал слегка сзади. Считай, пощупал.
— Ох! — изумился смелости товарища Лука.
— Что «ох»? Я ж не знал, не ведал, кто она есть да чья женка! Наши-то бабы как себя ведут в таком случае? От силы что сделают, так в морду треснут, а то боле тихонько убежать хотят, от сраму подальше.
А эта как завопит! Как завизжит на весь торг, как будто у нее кошелек сперли! Народ, ясно дело, так и подумал. А что? Баба вопит, как малый колокол отца Михаила, на меня пальцем тычет! Ох, скрутили меня споро, аки татя связали да к воеводе, благо близко, доставили. И бабешка эта тоже сама пришла.
— Да ну? А воевода что?
— Ну а воевода ничего. Посмеялся, когда разобрались, да отпустил. И Марыська энта тож гусыней надутой ушла да пригрозила мне, что мужу своему наябедничает и чтобы я, значит, опасался прям из реки воду пить, а то ить без бороды останусь!
— Вот то-то я погляжу, что ты, Карп, воду только вареную пьешь, — понимающе покивал Лука.
Карп тоже покивал.
— Да, в вареной-то воде никто не заведется и за бороду не ухватит. Ну вот остепенился я после того, как бабка отшептала, женился на девке хорошей и не гуляю вовсе. Но прилепилось ко мне намертво после того случая прозвище — Курощуп. Так ведь и зовут, и за глаза, и в глаза: Карп Курощуп!
И тут, как специально, на весь торг раздался детский голос:
— Дядька Курощуп! Дядька обозник! Тетка Катерина вас до дому кличет! Там Любаву сваты сватать приехали! Да с гостинцами!!!
— Ох, Карпуша! Да пошли скорей, засвидетелем будешь! Сватать! Радость-то какая! Любушку сватают!
Глава девятнадцатая
Едут! Едут!! Едут!!!
к/ф «Формула любви»
Утро того же дня, на несколько часов раньше
У Луки с Катериной дом большой, в два этажа светелки. Кухня летняя, овины да конюшня со двором скотным. Одних лошадей шесть голов в хозяйстве. Две кобылы на семью пашут, остальные на извозе.
И семья большая, двенадцать детей послала Макошь, самый старший не женат еще, но отделился давно, живет в крепости. Вторуша да Третьяк, в крещении Антип да Петр, женаты и сами уж по четверо деток имеют. У Третьяка женка всё по двойне родит, надо ее к Степаниде отправить — если так дальше пойдет, не сдюжит баба.
Старших не отделили пока, хотя дома им уж выстроены, но Лука, покуда с обозом ходит, боится жену одну оставлять. Смешной такой: а как по молодости, да с пятерыми и с семерыми детьми, мал мала меньше, одна оставалась? Ничего. Правда, и хозяйства такого огромного не было. Катерина окинула взглядом стол: чисто всё, все поели, теперь кто в поле, кто на мельнице, остатнее от посева зерно на муку перемолоть, кто овец пасет. Коровы с общим стадом ходят. Любава только дома, матери помогает да работу вышивает.
Хлопнула калитка, что-то на этот звук в последнее время у Катерины аж сердце заходится. Нет, это мальчишки меньшие, Всемил да Даян. Катерина достала по морковке, побаловать.
В горницу те ввалились одновременно, чуть в дверях не застряли.
— Мам!
— Мам!
— Там Любаву сватать будут!
Любава уронила горшок.
— Оборотни-перевертыши!!
Катерина уронила морковку.
— Едут уже!
— Часа через два уж будут!
— На тройках едут!
— С колокольцами!
— Да с Миронычем и с евоной женкою!
— А еще Костя Курий бог, купчина, с ними!
— И с гусляром, мам!
— И с гостинцами!!!
— Ма-а-ам! А вы чего так смотрите? Вы что, не знали?
— И тятя не знает?
— Ох, — сказала Катерина, опускаясь на лавку.
— Ох, — сказала Любава и плюхнулась на сундук.
— Вы-то, бесенята, откуда знаете?
— А нам лешак сказал.
— А мы сами видáли и слыхáли.
— Сначала лешак сказал, что из-за нашей Любавы у перевертышей в деревне грызня!
— И позвал нас посмотреть…
— Подсматривать, значит? — уточнила Катерина.
Мальцы потупились, а Любава поинтересовалась:
— То, за кем подсматривать их позвал лешак, тебя не смущает?
Катерина лишь рукой махнула.
— После того, что я узнала, как я узнала да от кого узнала, меня уже ничего не смущает.
Братья переглянулись, воодушевились и продолжили рассказ.
— А деревня у перевертышей большая!
— Да не богатая!
— Шкур много, кожи да меха!
— Они ее, кожу, не замачивают, а растягивают, сушат, а потом скоблят, пока тонкой и мягкой не станет!
— А еще у них кони! Здоровые да мохнатые!
— Кони не мохнатые, что ты брешешь! Только ноги у коней мохнатые! И жуют ветки!
— А самый старший, вожак ихний, как зарычит на молодого!
— Ратмира…
— Да, на Ратмира, как зарычит, а тот огрызается, прям как волк настоящий!
— А старший рычит: да как ты смеешь! Поперек рода!
— А Ратмир ему: она моя, и люба она мне!
— Старший ему: бери ее и живите здесь!
— Ратмир огрызается: я сам решу, где мне своей семьей жить!
— А старый ему: у тебя стая!
— А молодой ему: у меня семья!
— А потом они ка-ак обернулись оба!
— Да ка-ак начали грызться, как начали!
— Только шерсть серая да бурая во все стороны летела!
— А остальные перевертыши встали кружочком и смотрят, а иные тоже перевернулись…
— А потом отскочили драчуны в разные стороны. Словно их водой окатили.
— Потому что пришла тетка! Старая такая…
— С волосами седыми.
— И говорит: вы двое, большой остолоп да малый, на реку, мыться! Вы, ротозеи, гостинцы собирать да коней запрягать! Троечкой! Поедем невесту Ратмиру сватать!
— Развернулась да пошла, словно дальнейшее ее не касаемо.
— А перевертыши в разные стороны, как тараканы, прыснули!
— А мы до дому побежали, упредить скорее…
— Только быстро не получилось, помогали лешему капканы убрать.
— Какая-то паскуда в лесу капканы поставила.
— Леший сердился очень!
— Но мы ему пообещали, что эту падлу выследим! — похвастался младший и получил тычок в бок от старшего.
— Я вам выслежу! Бедовы дети! Я вам выслежу! Я вот ужо всё отцу скажу!
— И то, что Любава непраздна, скажешь? — лукаво поинтересовался Даян.
— Мам. Жалко ж зверей-то, мучаются оне. Хочешь — поймай али подстрели по-честному, а капканы — это ж плохо! Сама говорила, как убивалась, когда Антип по малолетству в медвежий капкан угодил, и что, если б не мельник, быть бы ему хромым да немощным! — укорил мать Всемил.
Катерина подняла с пола морковку, наскоро вытерла передником да вручила братьям.
— Про Любаву — это не вашего ума дело, молокососы, про зверей и капканы верно, как и то, что плохой человек это делает, и взрослый. И трусливый, раз один на один к зверю выйти боится. А вы хоть и смелые у меня, но еще молоко на губах не обсохло, а над губой и пушок не пробился. И для меня малые дети. А трусливый человек глуп. И от своей глупости много худого сделать может. Потому вы про это дело отцу Михаилу скажите, он придумает, как поступить да отследить. Но боле никому ни словечка! Чтоб плохие люди не прознали! А сейчас марш с глаз моих! Вон отца найдите, на торг он пошел с Карпом Курощупом.