Андреа побледнел.
— Но… государыня, — приложив руку к сердцу и глядя Софье прямо в глаза, сказал он, — я даже не представляю, где она находится. Я действительно помогал батюшке облицовывать тайник стеклом, но где расположена кнопка, позволяющая войти туда, никто кроме батюшки не знает. Весь механизм он придумал и изготовил сам. Как тебе известно, он большой мастер по изготовлению хитроумных механизмов… Потому, кроме него и тебя никто больше в мире не знает этого.
— Гм… Ну что же, Андреа, благодарю тебя… Мне придется попросить Родольфо, чтобы он еще раз показал ее мне.
Похоже, он говорить правду… Значит, — только Родольфо и я…
Вспомнив о тайном подземном хранилище, Софья, как это уже не раз бывало, вдруг вполне осязаемо ощутила таинственный теплый свет, исходящий от хранящейся там великой святыни…
Все правильно… Все верно… Все идет так, как должно…
Софья вздохнула и вернулась к реальности.
— А теперь, дворянин московский, Андрон Иванович, прошу тебя уже в этом качестве принять этот перстень, в знак моего покровительства, и пожелать тебе счастливого пути, долгой жизни в силе и здравии, много детей и внуков и да будут они верными слугами московского престола!
Софья торжественно сняла с пальца кольцо для пожалования, и новоиспеченный дворянин московский Андрон Аристотелев, поняв, что его визит к государыне закончен, принял кольцо, поцеловав его, и в низком поклоне, пятясь по итальянскому обычаю, покинул палаты государыни.
Как только он вышел, заглянула Паола.
— Просить Родольфо?
— Пока нет, Паола. Сейчас сын сообщит отцу неожиданную и приятную новость. Дай им поговорить об этом несколько минут, и лишь затем приглашай…
Глава вторая ХРОНИКИ ОТЦА МЕФОДИЯ (1486)
«… лета 6994…»[3] — Начал писать, аккуратно заточенным гусиным пером отец Мефодий, да приостановился, и перо повисло в воздухе. Чтоб не упала на драгоценную бумагу жирная клякса от только что разведенных густых чернил из хорошо настоявшейся березовой сажи, отец Мефодий убрал руку подальше и задумался.
А что, собственно, произошло в этом 1486 году?
Вон уже лето за окном, считай, полгода прошло, а как будто ничего особенного и не случилось…
Ну, вот разве что Ксения Кудрина, вышедшая в прошлом году замуж за зверолова Якова, родила два месяца назад сыночка, но разве это событие достойно упоминания в серьезной хронике? Вот Анна Алексеевна — хозяйка Медведевки должна скоро родить — это, конечно, следует отметить…
Но опять же, а что если вот этот два месяца назад рожденный сын Ксении и Якова окажется в будущем каким-нибудь прославленным человеком — великим воином, ученым или подвижником церкви, тогда, выходит, надо было упомянуть в хрониках день его рождения, дабы потомки не забывали, но с другой стороны, как узнаешь, кто кем станет…
Отец Мефодий вздохнул, отодвинул в сторону, аккуратно прошитую руками его жены-кружевницы тетрадь из листов дорогой бумаги, и пододвинул другую. Эта тетрадь была гораздо толще — почти книга, со страницами грубыми, желтыми, из худшей бумаги, и страницы эти густо пестрели ровной скорописью.
Отец Мефодий начал аккуратно вписывать туда дату рождения никому пока неведомого, только что пришедшего в этот мир человечка.
Вот если проявит он себя чем-нибудь достойным, когда вырастет, тогда отец Мефодий (а может уже сын его? или внук?) перепишет его имя из этой «черной» тетради в ту «белую» хронику и вставит в соответствующий год.
Внося в хронику записи о разных значительных событиях, в конце каждого года Мефодий оставлял 5–6 строк, для того чтобы потом можно было внести необходимое дополнение.
Впрочем, за последние семь лет, записывая в «черную» книгу ежедневно практически все будничные, и любые мало значительные события, отец Мефодий еще ни разу не столкнулся с необходимостью дополнить чем-нибудь ту самую — «белую» хронику, которая представляла собой предмет его тайной гордости. Он тешил себя надеждой, что, быть может, его скромный труд когда-нибудь, хоть несколькими строчками, вольется в настоящую летопись из тех, кои пишут десятилетиями монахи в знаменитых монастырях, и по которым спустя столетия потомки смогут узнать хоть что-нибудь о далекой прошлой жизни.
Сегодня, как и каждый раз, делая запись в «черновую» книгу, отец Мефодий снова перечитал от начала до конца ту, чистовую — с главными событиями — а вдруг уже появилось что-нибудь, достойное быть туда внесенным…