— А за какой грех, матушка? За то, что она разговаривала со змеем?
— За то, что она не поверила своему Создателю, а поверила клевете дьявольской и нарушила заповедь, которую дал первым людям Господь — не вкушать от древа познания добра и зла.
Олена, собрав букетик подснежников, прижала его к груди и задумчиво спросила:
— А почему познание добра и зла такой большой грех?
— Потому что в раю господствовало одно добро и Ева с Адамом были чисты и непорочны, ибо даже не ведали о существовании зла. А когда Ева нарушила заповедь Господа, зло открылось им, и тогда они больше не могли выносить Бога, так как Истина и Любовь испепеляли их познавшие тьму души.
Олена задумалась.
— Матушка, а вот я была на днях у тетушки Елены Волошанки и помогала ей вышивать большую пелену, над которой она как раз начала работать, а когда она и другие девушки и женщины вышивают, чтобы не скучно было, приглашают гостей и все ведут интересные беседы. В тот раз у нее были ее супруг братец Иван Иванович, дьяк Федор Курицын, Марья Любич и толмач Неждан Кураев. Так вот они все как раз спорили о пользе знаний и о том, должно ли человеку познавать мир и до какой степени…
Софья заинтересовалась:
— И часто они беседуют при тебе на такие темы?
Олена по-детски вздернула плечиками:
— Не знаю, я не часто бываю у нее.
— Знаешь, доченька, — ласково сказала Софья, — мне тоже очень интересно было бы послушать, о чем они говорят, но меня туда никогда не зовут. Если ты еще раз услышишь о чем-нибудь подобном, расскажи мне подробно, ладно?
Олена задумалась, вздохнула и сказала:
— Хорошо, матушка. Только мне придется сказать им, что ты об этом просила.
— Зачем?
— Чтобы быть честной и перед тобой и перед ними. Иначе получится, что я просто твоя наушница.
Щеки Софьи слегка покраснели:
— Олена, кто тебе дороже — родная мать, выносившая тебя в своем лоне или какая-то волошанка Елена, которая тебе вовсе даже и не родственница, а всего лишь жена, не совсем родного брата?
— Но, матушка, лицемерие и ложь — это тяжкие грехи. Я говею сейчас, готовлюсь к причастию, и не хочу придти на исповедь с такими грехами.
— Ты хочешь сказать, что никогда никому не лжешь?
— Я старалась, матушка. Во всяком случае, сознательно — нет.
Софья вздохнула.
Наивное дитя… Не дай Бог, вырастет эдакой правдолюбицей. Какое тяжелое будущее ее ждет… Вот намучается с ней муж… А может, ничего — перерастет еще…
— Ой, матушка, смотри!
Во время этой беседы они, покинув рощу, медленно взошли по деревянным ступеням лесов на строящуюся кремлевскую стену, как делали это часто во время прогулок. Когда они поднялись на эту стену впервые, она лишь на полсажени[1] возвышалась над землей. Потом она с каждым днем росла — вот уже две сажени, вот три и теперь, когда они стояли здесь, глядя со стены на посад и на мост через реку-Москву, прямо под ними, — высота стены достигала уже не менее пяти саженей.
— Смотри, смотри, матушка, кто это? Какой смешной!
Софья глянула вниз и увидела странствующего рыцаря Николаса Поппеля, подъезжающего к воротам в окружении визжащих от восторга посадских мальчишек.
В это время стражник у ворот гаркнул что-то, все задрали головы и пали ниц, кланяясь Великой княгине и Великой княжне.
Вот тут-то странствующий рыцарь Николас Поппель и совершил свой опрометчивый жест.
Увидев столь неожиданно блеснувшую на солнце лысину на месте черных длинных завитых локонов, княжна Олена, прыснула, заливисто звонко расхохоталась и, не удержав равновесия, сделала шаг назад.
Софья повернула голову и дико закричала…
Василий Медведев терпеливо ждал, пока Великий князь изволит обратиться к нему, но Иван Васильевич негромко беседовал о чем-то с Патрикеевым в дальнем конце своей новой каменной палаты, которая служила ему тем, что в последствии назовут кабинетом.
Василий Медведев с любопытством разглядывал каменные стены — он был в этом помещении впервые. Итальянские архитекторы построили для Великого князя новые каменные палаты, но в отличие от европейцев, Иван Васильевич, а следом за ним и Великая княгиня Софья, не пожелали в них жить, считая, что для будничной жизни гораздо здоровее деревянные хоромы.
Поэтому теперь Великий князь, ночуя по-прежнему в своем старом деревянном кремлевском тереме, приходил в каменный каждый день как бы только на службу: здесь он принимал иностранных послов, советовался с боярами, диктовал указы дьякам, а также принимал лиц для особых поручений, одним из которых как раз и был, вызванный из своего имения на порубежной реке Угре, дворянин Василий Медведев.