Иван Иванович уселся в кресло-трон, улыбнулся своей супруге и, открыв книгу на заложенной странице, принялся читать в ожидании начала действа.
За его спиной сел доктор Леон, и незаметно оглянувшись по сторонам, успокоился, не видя никакой опасности.
Еще задолго до третьего марта, братья и сестры тайной веры, узнав о предстоящем выступлении сеньора Джованни, провели свое беглое расследование, которое подтвердило, что сеньор Сальваторе действительно является известным в Италии органным мастером, а также исполнителем и родился под знаком скорпиона, так что никакой угрозы от его приглашения не исходит.
Сеньор Джованни Сальваторе, как и в прошлый раз, вышел, держась еще дальше от кресла-трона и, низко поклонившись, начал играть.
При первых же звуках музыки Иван Иванович закрыл книгу и начал вслушиваться в странные неслыханные доселе звуки. Он поудобнее устроился в кресле и, положив руки на мягкую бархатную обивку, ощутил вдруг легкий укол чуть ниже локтя. Подняв руку, он увидел, что маленькая заноза, застрявшая должно быть между обивкой и деревянным поручнем уколола его. Продолжая прислушиваться к чарующим и странным звукам музыки, Иван Иванович выдернул эту занозу, уронил на пол и углубился в ощущения, которые охватили его.
В отличие от отца, органная музыка произвела на него совершенно неожиданное впечатление. Неизвестно почему он почувствовал вдруг, как душа, будто отделившись от тела, начинает сливаться с этой музыкой, постепенно разрастаясь, охватывая сначала пространство между ним, женой и сыном, затем все шире, включая всех сидящих, а потом будто вырывается за пределы кремлевского терема, расширяясь, охватывает всю Москву, все княжество, всю Европу, весь мир и, наконец, мчится куда-то в бесконечность с ужасающим восхищением понимая, что этот путь ведет к самому Господу…
Иван Иванович внезапно вспомнил свое раннее детство, а потом увидел себя тринадцатилетним, уже на коне и в доспехах, — он участвовал тогда в Шелонской битве, но не в самом бою, а лишь наблюдая, и вспомнился вдруг ему один смелый воевода, который вызвал у него восхищение, но потом что-то не сложилось у этого воеводы и ему отрубили руку… А затем перед ним возникла Угра и орды Ахмата на другом берегу, он вспомнил приказ отца вернуться и свой дерзкий отказ… Потом — Елена, горячая волошская принцесса, страстная возлюбленная, добрая жена, хорошая мать, и сынок Дмитрий… И почему-то книги, которые всегда странно манили его… И еще он подумал — как забавно, кажется, у него всегда в руке была книга, но он ни разу не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь держал в этой руке оружие…
Место, куда вонзилась заноза, сперва заныло немного, как от укуса осы, но вскоре перестало болеть, и какое-то странное чувство опьянения и невыразимой печали охватило вдруг Ивана Ивановича, и все пронеслось так быстро, что он даже не успел заметить, как музыка кончилась, игрец Фрязин откланялся и ушел, Елена прикоснулась к его руке, спросила: «Что с тобой? Пойдем?» и только тогда он, как бы очнулся, с трудом возвратился в этот час и в эту комнату, будто пробудившись от странного сна, и тогда он еще не знал, что жить ему осталось всего четыре дня.
… Резкое обострение камчюга началось у Ивана Ивановича уже на следующий день.
Болезненно увеличенные суставы пальцев ног вдруг начали распухать и причинять все большую боль.
Доктор Леон, увидев обострение болезни, принял все меры, известные ему и медицине того времени, которые только были возможны.
Конечно, в первую очередь Леон Майстершпитц подумал о том, ради чего он был сюда приглашен.
Когда полгода назад в его венецианский дом явился некий человек в черном и предложил ему отправиться в неведомую далекую страну, вполне успешно практикующий в Венеции врач отказался, однако человек в черном, говоря о гонораре, назвал число, которое в быстром и живом уме доктора Майстершпитца, умеющем производить мгновенные математические операции, предстало как превышающее по крайней мере в три раза самые фантастические доходы, которые он мог бы получить в течение ближайших десяти лет своей венецианской жизни. И тогда доктор Леон призадумался. Человек в черном был очень терпелив и, скромно опустив взор, ждал. Доктор Майстершпитц поинтересовался авансом, и человек в черном молча кивнул своему слуге, который внес в комнату тяжелый сундучок и услужливо открыл его перед доктором Леоном. У венецианского врача была жена и семеро детей, и он прекрасно представлял себе вес и ценность чистого золота. Содержимого сундучка хватало на то, чтобы его жена не знала забот, а дети получили хорошее образование. Неизвестно как может сложиться карьера в Венеции, — вот умрет завтра какой-нибудь богатый больной и все скажут, что никудышный, дескать, лекарь этот доктор Майстершпитц — и все, — никто больше не пойдет к нему — что тогда делать?!!