Одним словом, доктор согласился.
И не только на это.
Он подписал тайный контракт, в котором обещал расплатиться своей собственной жизнью в том случае, если далекий знатный пациент умрет не от камчюга, а от яда. Забавно было то, что когда доктор уже прибыл в эту загадочную и далекую Московию и предстал перед Великим князем Иваном Васильевичем, сына которого он и должен был лечить от этого самого камчюга, Иван Васильевич поставил ему такое же грозное условие, как и человек в черном полгода назад в столь далекой сейчас Венеции. Доктор Леон, зная, что ему и так уже нечего терять, только улыбнулся и заявил Великому князю, что если ему не удастся излечить наследника престола, он готов сложить свою голову. Великий князь Иван Васильевич удовлетворенно хмыкнул и принял доктора Леона на должность кремлевского медика с жалованием восемь рублей в месяц. Доктор Леон в душе лишь улыбнулся, низко кланяясь своему новому государю, поскольку жалование, которое он должен был получать от человека в черном, оказавшегося тут же в Москве, превышало обещанное Великим князем ровно в два раза.
Камчюг не был опасной смертельной болезнью, и доктор Леон искренне полагал, что быстро излечит своего пациента от этого недуга. Что же касается возможности отравления — она казалось совершенно невероятной: к наследнику никто не мог даже приблизиться, всю его еду и питье тщательно проверяли, равно как все книги и предметы, которые брал в свои руки Иван Иванович, дабы не содержали они ни малейший следов какого-либо вещества опасного для здоровья.
И поэтому сейчас, четвертого марта, когда вдруг суставы Ивана Ивановича покраснели и начали болезненно расти на глазах, доктор Леон принял самые современные и действенные меры, — он начал прикладывать к воспаленным суставам стеклянные банки, специально привезенные им с этой целью из Венеции, наполняя их горячей водой, но, к огромному изумлению доктора, это не только не помогло, но и стало ухудшать состояние больного.
Пятого и шестого марта доктор Леон, ни на шаг не отходя от пациента, отчаянно боролся за его жизнь, с ужасом видя катастрофическое ухудшение его состояния.
Седьмого марта 1490 года тридцатидвухлетний Иван Иванович в присутствии своей супруги, которая до последней минуты держала его за руку, скончался, испытывая мучительные боли и произнеся перед смертью щемящие и странные слова:
— И это уже все?
Через минуту он захрипел и утих.
Доктор Леон не верил своим глазам.
Как только все вышли, он собственноручно раздел покойника и внимательнейшим образом осмотрел все его тело.
Кроме страшных и кровоточащих ран, в столь короткое время образовавшихся на ногах, приведших к смертельной горячке и быстрому угасанию, он не мог обнаружить на теле ничего, что подсказало бы подлинную причину смерти, потому что он прекрасно понимал — это не камчюг, а с другой стороны, он был совершенно уверен в том, что никакой яд не мог попасть в тело его пациента ни через пищу, ни через какой-либо предмет, к которому он прикасался.
И вдруг он заметил на руке покойного чуть ниже локтя точку и синь вокруг, которая при жизни могла быть краснотой.
И в эту минуту в комнату вошли великокняжеские слуги, молча взяли доктора Леона под руки и повели куда-то, а он, не сопротивляясь и даже не понимая, что происходит, все время думал только о том, что это за точка и возможно ли, что яд все же проник в тело его пациента вопреки всем принятым мерам.
И в тот момент, когда доктора Леона бросили в грязный сырой, наполненный крысами подвал, где-то в кремлевских застенках, он вдруг вспомнил неслыханной красоты органную музыку и наследника, который сидел прямо перед ним в удобном кресле-троне, опираясь руками на его подлокотники. Он вспомнил, как тот вздрогнул, будто укололся занозой, а потом все гладил руку в том самом месте…