Поручается уголовному розыску

-- Может, по телефону коротенько проинформируешь?

-- Не терпится?

-- С девяти часов начинаю допрашивать свидетелей. Авось что пригодится из твоего заключения.

Медников вздохнул:

-- Коротенько говоря, смерть Гоганкина наступила в результате острой сердечной недостаточности. Еще короче и яснее -- умер от разрыва сердца.

-- С чего бы вдруг этот разрыв произошел?

-- Причин медицина знает много. Слабенькое сердчишко может отказать от большой физической нагрузки, от чрезмерной радости, испуга... от алкогольного отравления. Энциклопедические сведения, думаю, тебе не нужны, поэтому в своем заключении указываю две предполагаемых причины смерти. Первая -- от испуга, вторая -- от алкогольного отравления. Труп буквально пробальзамирован тройным одеколоном, а внутренние органы настолько разрушены, что более наглядного примера для иллюстрации влияния алкоголя трудно подыскать.

-- Тебе не показалось, что на лице трупа застыло выражение ужаса?

-- Нет. Этого мне не показалось, -- Медников помолчал. -- Все дело в том, что Гога-Самолет даже в лучшие свои годы не был красавцем. Черты его лица, строение черепа лишний раз подтверждают дарвиновское учение, что человек произошел от обезьяны.

-- Все шутишь?

-- Отчасти. У Гоганкина -- череп врожденного дебила, рот набок и впридачу с глазными мышцами не все в порядке. Встречал когда-нибудь людей, спящих с полуоткрытыми глазами? Вот Гоганкин из них.

-- Выходит, смерть не насильственная?

-- На трупе, кроме пустячного пореза руки, нет ни малейших следов насилия.

В кабинет осторожно постучали. Держа в руке повестку, робко вошла девушка лет двадцати, не больше.

-- Чурсина, -- смущаясь, сказала она.

Антон показал на стул, попрощался с Медниковым и. положив телефонную трубку, уточнил:

-- Чурсина Лидия Ивановна?

-- Да.

-- Заведующая магазином, Мария Ивановна, не родня вам?

-- Нет. У нас одинаковое отчество и только. Девушка робко присела на краешек стула и, сцепив в пальцах руки, прикрыла ими обнажившиеся колени. Чуть-чуть подкрашенные глаза ее избегали встречи со взглядом Антона.

Чтобы дать Чурсиной время успокоиться, Антон неторопливо заполнил формальную часть протокола и попросил:

-- Лидия Ивановна, расскажите, что вам известно о происшествии в магазине.

-- Ничего, -- Чурсина покраснела. -- Мы с Марией Ивановной работаем поочередно. Неделю она, неделю я. Моя смена должна была начаться с завтрашнего дня. Вчера, то есть в воскресенье, я пришла в магазин, чтобы принять смену, а там... Сами знаете.

-- Что же привлекло воров в ваш магазин? Чурсина пожала плечами. Лицо ее горело нервными пятнами, а сцепленные на коленях пальцы рук заметно дрожали, хотя было видно, что она изо всех сил старается эту дрожь сдержать.

-- Не за тройным же одеколоном воры лезли, -- не дождавшись ответа, сказал Антон. -- Видимо, было в магазине что-то ценное.

-- Может, золотые часы, -- тихо сказала Чурсина. -- 0 пятницу Мария Ивановна получила с базы партию золотых часов.

Антон насторожился: -- И все они исчезли?

-- Нет. Больше половины в тот же день с оплатой по перечислению закупила "Сельхозтехника", двое были проданы в субботу, об остальных ничего не знаю.

-- Откуда вам известно, сколько продано, сколько "Сельхозтехника" закупила, если ни в пятницу, ни в субботу вы не работали?

-- В субботу, узнав, что поступили часы, я зашла в магазин и купила себе одни часики, а другие купил пришедший со мною товарищ. О "Сельхозтехнике" мне Мария Ивановна сказала.

-- Фамилию своего товарища назвать можете? Лицо Чурсиной вспыхнуло кумачом.

-- Мы мало знакомы, -- тихо проговорила она.

Дальнейший разговор ничего не добавил. Уставившись взглядом в пол, Чурсина, как капризный ребенок, на все вопросы стала отвечать одним и тем же: "Не знаю, не знаю, не знаю..." В конце концов Антону надоело толочь в ступе воду. Он прекратил допрос и, положив перед Чурсиной заполненный протокол, попросил:

-- Прочтите, пожалуйста, Лидия Ивановна, распишитесь и можете быть свободны.

Чурсина, не читая протокола, поставила в нужных местах свою подпись и, еле слышно сказав "до свидания", вышла из кабинета. Спустя несколько минут в кабинет заглянула заведующая магазином.

-- Проходите, Мария Ивановна, садитесь, -- как старую знакомую пригласил ее Антон и, показав на листки вчерашнего протокола допроса, спросил: -- Что сегодня добавите к тому, что мы с вами уже записали?

Заведующая поставила возле стула старенькую хозяйственную сумку, поправила на голове полинявшую косынку и, глядя на Антона, стала почти дословно повторять прежние показания. Антон, кивая головой, добросовестно слушал, стараясь уловить что-нибудь новое. Пересказав уже записанные показания, заведующая смущенно спросила:

-- Вам, наверное, надоело одно и то же слушать? Честное слово, не могу вспомнить, что украдено. Ревизия давно была, ежедневный учет проданных товаров мы не ведем, поэтому... -- И развела беспомощно руками.

-- Неужели ничего конкретного так и не вспомнили? Заведующая чуть задумалась, будто сомневалась, стоит ли говорить, и вдруг, опять посмотрев на Антона, решительно сказала:

-- Кое-что вспомнила. Три опасных бритвы исчезло. Год назад я их получила пять штук и ни одной не продала. Опасные бритвы сейчас никто не покупает. Всем подавай электрические или хорошие лезвия к безопасным. Вот пять опасных бритв целый год у меня на витрине перед глазами пролежали. Как сейчас помню: пять штучек с коричневыми ручками, А после кражи только две осталось.

-- Может, запамятовали?

-- Что вы! Как сейчас помню! -- заведующая магазином оживилась. -- И еще три пары золотых часов пропало. За день до воровства привезла я с базы восемнадцать часиков. Десять из них тотчас забрал представитель "Сельхозтехники", одни на следующий день купила Лидочка, продавщица моя, другие -- ее товарищ. Стало быть, шесть часиков оставалось в магазине и ни одних не стало.

-- Как же вы такое сразу не могли вспомнить? -- с укором спросил Антон.

-- Разве до этого было! С перепугу памяти лишилась. Тюрьма, думаю, верная. А тут еще сигнализация... Не могу понять, что с ней произошло. Почему она оказалась выключенной...

-- Понятно, -- сказал Антон и задал новый вопрос: -- Вы Костырева и Мохова хорошо знаете?

-- Не так, чтобы уж очень, но знаю, -- ответила заведующая. -- Федя Костырев -- парень хороший, а Пашка Мохов -- уголовник. Сергей Васильич, наш участковый, мне его как-то показывал и предупреждал: "Гони из магазина, набедокурить запросто может".

-- Накануне преступления был кто-нибудь из них в магазине?

-- Недели две, пожалуй... Ну, да! Две недели тому назад Костырев прилавок ремонтировал. Он же столяром в нашей организации работает. После того встречала Федю в конторе райпотребсоюза несколько раз, а Мохова уж и не помню, когда видела.

-- Не замечали, Костырев сигнализацией не интересовался?

Заведующая испуганно махнула руками:

-- Что вы! Федя -- порядочный парень, труженик безотказный, из хорошей семьи. У них и мать и отец работящие. Нет-нет! Костырев не может воровством заняться.

-- Как же кепка его в магазине оказалась?

-- А это он ее, когда прилавок ремонтировал, позабыл. Помню, встретила его в конторе и говорю: "Ты что ж, Федя, не придешь, кепку свою не заберешь? Возьму продам ее". А он: "Ее и бесплатно, теть Машь, никто не возьмет. Выбрось, она -- старье".

Что-то подозрительным показалось в ответе завмага. Почему на предыдущем допросе она ни слова об этом не сказала? Не повидался ли уж с ней Костырев? Не припугнул ли? Нахмурившись, Антон строго спросил:

-- Вчера вы и это не могли вспомнить с перепуга?

-- Истинный господь, до смерти перепугалась.

-- А что за товарищ был с Лидией Ивановной, который тоже золотые часы купил?

-- Красивый обходительный молодой человек. Выправкой и одеждой похож на физкультурника. Правда, старше Лидочки лет на десять. Я его первый раз видела. Тихонько, помню, спросила Лидочку, когда он отошел в сторонку: "Жених?" Лидочка смутилась: "Что вы, Марь-Иванна! Просто знакомый. Из Новосибирска по делам приехал". Я, конечно, ничего не сказала, но подумала, что дела тут сердечные...