К полудню серость развеялась. Лениво проглянуло вполне осеннее уже солнце, не столько радуя теплом, сколько подбадривая и оживляя, умиротворяя столичных жителей. Больше, чем в других местах, это бросалось в глаза на главном московском рынке, бойком и пёстром. Он привлекал горожан свозимым отовсюду урожаем, самыми разными обменными и продаваемыми товарами, предлагаемыми русскими и разноплемёнными продавцами. К непрерывно перемещающимся по рынку многочисленным покупателям относилась и няня Дарьи, которая едва очутилась у торговых рядов, почувствовала себя, как рыба в полной корма воде.
Из всего разнообразия изделий и украшений, овощей, фруктов и сладостей она выбирала то, что, по её мнению и знанию жизни, могло отвлечь девушку от горестной тоски. При очередной покупке она расплатилась с персидским купцом за инжир и изюм, и щедрый на слащавую улыбку купец сам положил оба кулька в плетёное лукошко, с которым её сопровождал веснушчатый и смышлёный парень из дворовых людей Ордин-Нащокина. В лукошке уже были краснобокие яблоки, жёлтые медовые груши, а в другой руке парень удерживал свёрток с большим отрезом синей парчи. Нагруженный таким образом он привычно пристроился за няней, крупкой и выносливой, озабоченной необоримым желанием осмотреть всё, что выставлялось и предлагалось на рынке. Не отставая от неё, пробираясь следом в людской толчее, он беззаботно и дерзко разглядывал рыночную сутолоку, подмигивал весёлым девкам, какие устремляли озорные взоры на него и на покупки в его руках. Девки встречались чаще парами, после его подмигиваний что-то живо сообщали одна другой, смеялись своим глупостям, оглядывались, и парня такая игра в гляделки развлекала и забавляла.
Наконец они вышли к расположенному особняком пушному ряду, и у няни разбежались глаза от разнообразия выбора северных и сибирских мехов, на любой цвет и вкус. Будто намереваясь что-либо приобрести, она переходила от одной лавки к другой, придирчиво ощупывала и осматривала шкурки и шкуры, приценивалась, но не покупала. Вдруг ей почудилось, что рыжий и большеносый детина купец в большой лавке с краю ряда как-то по особенному к ней присматривается. Привлечённая этим впечатлением, она приблизилась именно к той лавке.
– К зиме дороже будут, – без предисловий сразу же обратился к ней рыжий хозяин лавки, на широкой, как лопата, загорелой ладони подсунув ей к лицу хвост песца.
Словно они были в приятельских отношениях, он подмигнул ей и ощерился в ухмылке. Няне это не понравилось. Она поскорее отошла от лавки и подозрительно оглянулась. Со стороны купец показался ей сущим разбойником, наблюдал за ней и опять подмигнул. Она заторопилась к главному выходу с рынка, едва не утеряла дворового парня со всеми покупками. Хорошо, что он подпрыгнул, разглядел её голову, когда она растерянно вертелась, искала, высматривала его вокруг, и пробрался к ней. Успокоившись на его счёт, она заспешила отойти подальше от пушного ряда. Однако при такой её поспешности дворовый парень опять отстал, а у самого выхода с рынка её неожиданно догнал рыжий купец, совсем напугав своей настырностью. Вновь оглянувшись на парня с надеждой на его защиту, она глазами поймала его за жульничеством. Достав из кулька, подбросив сушёный плод инжира, он, как собака, с лёта схватил его крепкими зубами и втянул в рот на виду краснощёких подруг. Парень сначала уставился на няню, затем шмыгнул за будку сторожа, и подружки, перед которыми он показывал себя молодым петухом, развеселились до хохота.
– Ванька? – встревожено позвала няня.
Но тут купец шепнул ей на ухо какие-то слова, и её словно подменили, словно он нашёл заветный ключ и отомкнул дверцу, за которой был доступ к пружинам, разбудившим её живейшее любопытство. Он передал ей записку, которую она живо сунула в карман платья, явно не желая, чтобы дворовый парень это заметил.
– Ванька! – мягко позвала она парня, когда рыжий верзила купец направился обратно к пушным лавкам.
Удивлённый лаской в её голосе, парень воровски дожевал и проглотил инжир, и настороженно приблизился. В её повеселевших глазах не было и тени упрёка, и он расправил плечи, оживился, бодро и с вызовом глянул на насмешливых красавиц.
Часа три спустя после возвращения няни с рынка, неугомонной улицей Кожевенной слободы катила ничем не примечательная, запряжённая гнедым тяжеловозом повозка. Она была застлана сеном, и позади возницы, молчаливого рябого мужика, за его обтянутой коричневым потёртым кафтаном спиной безмолвно сидели две женщины. Головы женщин и лица были накрыты тёмными синими платками, так что случайным прохожим сложно было судить, как они выглядели. Но одна была определённо гибкая, стройная девушка, другая же годилась ей в матери. Любопытства у прохожих они не вызывали. Тем, кто был занят делом, было не до них, а праздных зевак и мальчишек, будто ветром сдуло, увлекло к речной пристани, где как раз в это время пристал караван судов, и началась подготовка к их разгрузке, засуетились множество грузчиков и приказчиков.