Никто не заметил, как и откуда возник прихрамывающий кучер. С необычной серьёзностью и чрезмерным усердием он молчаливо занялся поправкой сбруи, осмотром ног и зубов лошадей. Затем столь же деловито оттащил поваленную сосну с дорожной колеи. Забрался на своё место на козлах и сосредоточенно застыл с вожжами в руках, олицетворением беспредельной преданности своим обязанностям.
Ксендз тоже привычно вернулся к своим обязанностям, устроился в карете, готовый надолго отдаться неодолимой дремоте, чтобы в одиночку переживать удовлетворение от нежданной добычи, которое затмило память о неприятных страхах, испытанных во время разбойного нападения. Ждали только графиню. Прежде чем забраться в карету, она приостановилась у откинутой ступени. С милой улыбкой вполне пришедшей в себя женственной красавицы протянула руку для поцелуя своему спасителю. Он наклонился к тонким, но сильным пальцам, и она с живостью тигрицы вцепилась другой рукой в личину на затылке. Но он как будто ожидал чего-то подобного, цепко перехватил запястье, после чего вежливо коснулся губами её руки.
– Мне больно! – предупредила женщина с нескрываемой досадой.
Однако запястье её было освобождено лишь тогда, когда она отпустила личину. Стоящий перед нею таинственный незнакомец выпрямился, и хлёсткий удар ладонью по прикрытой личиной щеке стал ему единственной наградой за спасение.
– Хам! – сказала она тоном оскорблённой донельзя женщины, которая привыкла к власти над мужчинами. Гневно сверкая глазами, она отвернулась, скрылась внутри кареты, чтобы там крикнуть кучеру, будто он был главным виновником происшествия. – Трогай же, бездельник!
Кучеру не надо было повторять распоряжение, он и сам желал поскорее убраться от этого места. Кнут защёлкал в воздухе, и карета покатила, стала набирать скорость, оставляя за собой извилистый след примятой колёсами травы, пока колёса не возвратились на залысины колеи. Графиня оглянулась через заднее оконце. Мужчина в личине подтянул ремень, поправил на боку тройной джид с серебряными рукоятями трёх сулиц и ловко поднялся в седло. Жеребец под ним зашагал вслед карете без понукания, быстро отставал, и наконец он и всадник пропали из виду.
– Хам! – прошептала графиня, отворачиваясь. Растревоженное пережитой опасностью и возбуждением всех чувств любопытство не было удовлетворено, и это язвило её тщеславие. Тщеславие ей подсказывало, что она будет мучиться, гадая, кто же был этот молодой незнакомец в маске. Женщина в ней вздохнула. – Но всё же в нём есть что-то привлекательное.
– Это был сам дьявол, – не то предупредил, не то возразил ксёндз.
– И дьявол спас иезуита?
Графиня не скрывала издёвки. Она натянуто рассмеялась ему в лицо, не в силах простить недавнее поведение.
– Никто не знает его истинных намерений, – упрямо стоял на своём иезуит. Он на ощупь накрыл крест у живота всей пухлой ладонью, и золото перстней брякнуло о серебро цепочки. – Быть может он и спас нас сегодня, чтобы только подвергнуть ещё большему испытанию завтра.
Последнее замечание напомнило польке, куда и зачем они направляются неблизкой дорогой недружественной страны без сопровождения надёжных людей. А подступающие сумерки хоть и обещали долгий вечер, напоминали о необходимости поторапливаться к ближайшему поселению, где есть постоялый двор, кухня и ночлег. И она задумчиво примолкла.
У начала объезда пригорка Вольдемар направил жеребца вдоль дороги до засеки на стволе сосны, где натянул поводья и повернул морду животного. Жеребец не возражал, зашагал прочь от дороги, углубляясь в девственный лес, где не попадалось ни одной тропы и иных следов присутствия человека. Четверть часа спустя он выехал к голубой глади озера, похожей на приготовленное звёздам и луне зеркало, щедро оправленное хороводом рыже-зелёных сосен и кольцом тускло-жёлтого песчаного берега. Он осмотрелся, прислушался, затем спешился и расседлал жеребца. Отпустив его пить и пастись, неторопливо разделся и с короткого разбега прыгнул в прозрачное до самого дна озеро. Холодная вода приятно обожгла тело, он нырнул раз, другой, поплыл к середине. Вдруг позади послышалось приветливое ржание жеребца, которому издали отозвалась другая лошадь.