Если она и испытала замешательство, то оно было кратким, как полёт шальной пули. Отстранив атласную занавеску с оконца дверцы, она хотела выглянуть наружу и едва не ткнулась лбом о сунувшийся сверху вытянутый нос тёмноглазого мужчины средних лет с резкими чертами узкого белобрысого лица, на котором будто от рождения запечатлелось выражение, что он занят очень серьёзным делом. Свисая вниз головой, он посмотрел на неё, снял непонятно как не упавшую пасторскую шляпу и, попытавшись наскоро поприветствовать женщину, быстро представился.
– Капитан Лёвенхаупт, – буркнул он из своего неудобного положения.
– Что вам угодно? – резко спросила полька.
Капитан увидел на дверце графский герб, и голос его приобрёл почтительный оттенок.
– Простите, графиня, дело государственной важности, – скороговоркой объяснил он своё неожиданное появление наверху кареты.
– На крыше моей кареты? Очень мило. – Её не тронула его почтительность, она вызывающе язвила. – И что вы там нашли? Заговор против шведского короля?
– Прошу не шутить, – посерьёзнев сверх всякой меры, попросил Лёвенхаупт.
Графиня отозвалась с властным раздражением не привыкшей терпеть возражения женщины:
– Слезайте немедленно!
Голова капитана исчезла, и стало слышно, как он слезает к козлам кучера, от них на землю.
– Ищите! Окружить квартал! – принялся он распоряжаться солдатами и стражниками среди ворчания толпы, недовольной, что у неё отняли занятное зрелище именно тогда, когда она как раз начала входить во вкус. – Шпион не должен уйти!
Графиня вопросительно глянула на ксёндза. Он успокаивался от вспышки фанатичной ненависти при виде пасторского одеяния и готов был вновь погрузиться в расслабленную вялость тела и духа.
– Случайное совпадение? – с доверительным беспокойством спросила она негромко.
– Думаю, да. – Иезуит кивнул в подтверждение тихо произнесённым словам и посмотрел через оконце на дом губернатора. – Но мы, кажется, приехали.
Кучер то ли услышал его, то ли догадался сам, взмахнул вожжами над двумя парами серых иноходцев, и карета осторожно выехала из улицы, повернулась и подкатила к парадному входу жилого губернаторского здания, ставшего предметом возбуждённого любопытства многоголовой толпы.
Погружённая во мрак приёмная комната средних размеров доказывала, что гадание может быть прибыльным и почитаемым занятием, если его обставить должным образом. Плотно задёрнутые занавеси из чёрного бархата полностью скрывали единственное окно, а бледные огни свечей и светильников, казалось, никогда не позволяли дневному свету проникать в этот дорогой притон испанской цыганки, смуглой, худой и чернявой, по внешности сущей ведьмы. Во всём преобладал чёрный цвет, создавая потустороннее и тревожное настроение ожидания сверхъестественного откровения. Два черепа осклабились на полке; рядом с ними утробно бормотала колба, бурая жидкость в ней неспокойно бурлила, курилась рыжим дымом.
Вокруг круглого стола посреди комнаты нагловатым чёртом вальяжно расхаживал необычно большой чёрный кот. Глаза его горели фосфорическим зелёно-золотым сиянием, вспыхивали глубинами мрачных бездн, производя неизгладимое впечатление на беспокойную и бледную особу в траурном платье, которая нуждалась в помощи ведуньи. Руки обеих женщин лежали на столе поверх потёртого чёрного бархата, и скрюченные, будто сучья, тёмные пальцы закрывшей веки гадалки медленно ползли, точно когти кошки к мыши, к нервно вздрагивающим белым пальцам молодой особы. Из влажно поблескивающих голубых глаз посетительницы как-то обречённо скатились прозрачные слезинки.
– Когда погиб твой муж? – глухо потребовала ответа гадалка, отчего особа вздрогнула всем своим хрупким существом.
– Мне надо с ним посоветоваться, – дрожащим, будто осенний лист на ледяном ветру, высоким голосом начала она скоро выговаривать слова, объяснять причину своей нужды в помощи ведьмы. – Стоит ли мне ... – она запнулась, потупилась, краска милого смущения появилась на её припухлых щеках, – снова выходить замуж?