— Простите, государь, з-запамятовал. Сам полгода как не вистую. Даму пик от бубновой не отличу, короля за валета принимаю.
— Короля за валета?! Да это крамола, Акакий Филиппыч.
— Смилуйтесь, ваше величество, — затрясся чиновник. — Чтоб они и вовсе сгинули, проклятые!
— Это вы про кого? про монархов?!
— Про к-картишки, государь. Я эти бесовские картинки в руки никогда больше не возьму.
— Побожитесь.
Советник перекрестился:
— Чтоб мне стать коллежским регистратором!
— Ну, уж так — то зачем, — улыбнулся Александр и бросил задумчивый взгляд на шахматную доску. — Распорядитесь готовить коляски, мой дорогой Акакий Филиппыч. Я отправляюсь в Москву — поджигать тамошний дух.
На следующий день царь покинул армию.
Глава 16. Крестный
Солдату на войне беда без каши, а коню — без сена.
Как — то раз поручик Ржевский отправился на поиски пропитания для эскадронных лошадей.
Давыдов отрядил ему в спутники корнета Василькова и рядового Лебедева — Кобылина.
— Далеко не забредай, — советовал он, провожая их в дорогу. — И держи нос по ветру: французы тоже по нашим деревням шастают, не нарвись часом.
— Как бы они на меня не нарвались, — усмехнулся поручик. — Уж я — то их сеном накормлю и ржать заставлю.
— Отставить, Ржевский! Сено нам самим пригодится.
— Слушаюсь!
Поручик отдал своему командиру честь, и гусары тронулись в путь.
Каждый думал о своем.
Корнету Василькову не давал покоя прыщ, вскочивший на самом обидном для кавалериста месте.
Лебедев — Кобылин пребывал в меланхолии. Граф был недавно разжалован из поручиков в рядовые за то, что во время боевых действий овладел на речке крестьянкой, в последствии оказавшейся барышней, да к тому же губернаторской дочкой. Теперь он грезил о подвиге во искупление.
И только поручик Ржевский ехал в самом веселом расположении духа.
— Где сено, там и сеновал, — говорил он. — Были б только девки в деревне.
— Куда им от тебя деться, — сказал Лебедев — Кобылин. — Их в ополчение не берут.
— И слава богу!
Корнет Васильков, ехавший сзади, при этих разговорах вдруг разволновался.
— Вы шутите, господа. Есть ли у нас время? Нам бы сена…
— А вас, корнет, мы на караул поставим, — сказал Ржевский. — Как раз за сеновалом.
Васильков завертелся в седле.
— Господин поручик, я бы тоже не прочь… Коли девушки найдутся… Вы меня только представьте барышне.
— Барышне! — передразнил поручик. — Вы сами, корнет, ну, прям, как барышня, будто из пансиона для благородных девиц сбежали… Эх, Васильков, разъясняю раз и навсегда, барышням на сеновале делать нечего. То есть нам — то с ними делать есть чего, только их туда силком не затащишь.
— Почему? — тупо поинтересовался Васильков.
— Сено — не перина, любезный, оно колется. А у барышень задницы нежные, даже вашей не чета.
— А откуда вам известно, что… — обиженным голосом начал корнет, но, покраснев, умолк, уткнувшись взглядом в гриву лошади.
— Пощадил бы самолюбие юноши, — наклонившись к Ржевскому, тихо произнес Лебедев — Кобылин.
— Пусть привыкает, не век же ему быть в красных девицах. Так что, Васильков, — громко произнес поручик, — о барышнях на сеновале и не мечтайте, а вот крестьяночку удружить постараюсь. Вам какую: с веснушками или без?
— Все равно, лишь бы дородную! — выпалил Васильков и… покраснел до корней волос.
Ржевский расхохотался. Лебедев — Кобылин сплюнул через левое плечо.
За деревьями показалась деревня. По узкой тропинке гусары выехали прямо на главную улицу, оказавшись напротив кабака.
— Ну, Ржевский, у тебя нюх, — сказал Лебедев — Кобылин.
— Не жалуемся. Я водку за версту чую, а юбку — хоть за десять!
— Женщинами тут, кажется, не пахнет.
— Это мы еще посмотрим.
У кабака стояло несколько мужиков. По их опухшим лицам было заметно, что пьянка началась не сегодня. И не вчера.
Мужики настороженно пялились на невесть откуда взявшихся всадников и, словно нехотя, снимали шапки.
— Барыня, ба — а — арыня… с — су — у-дарыня, ба — а — арыня… — пели два обнявшихся за плечи мужика, разевая беззубые рты, какие почти невозможно было бы встретить в Европе, ибо пустота во рту объяснялось не только естественным старением, но и столь же естественной привычкой к мордобою.
От толпы отделился сутулый мужик с окладистой рыжеватой бородкой. Остановившись возле коня Ржевского, поклонился в пояс.