— На женщинах?! — Давыдов весело хлопнул себя по коленям. — Ну-у, братец, ты ври да не завирайся.
— Слово гусара!
Всю ночь Ржевский рассказывал боевым друзьям о своих удивительных похождениях. Гусары и казаки курили трубки, когда вздыхая, когда посмеиваясь, кто — то верил поручику, кто — то — нет, но все до единого слушали его с горячим блеском в глазах. Каждый тосковал о великом городе, поруганном неприятелем, и мечтал о блаженном часе, когда французская армия будет навсегда изгнана из Белокаменной.
Глава 59. Потомки скифов
Русская армия стояла у деревни Тарутино.
Пили водку, точили штыки, поджидали резервы и зиму.
Кутузов в Тарутине пристрастился к басням Крылова.
В этот осенний вечер на военном совете Кутузов читал штабным генералам свою любимую басню — «волк на псарне» — о том, как волк по ошибке вместо овчарни угодил на псарный двор. Загнанный собаками в угол, волк стал клясться, мол, он пришел вовсе не закусить овцой, а мириться, да и вообще он всем старинный кум и сват. Но ловчий, заявив: «Ты сер, а я, приятель, сед», — спустил на него своих гончих псов.
На словах «а я, приятель, сед» Кутузов снял фуражку, показывая всем свои седины. Помятуя о цвете шинели Наполеона, было нетрудно догадаться, кто подразумевался под серым «приятелем».
— И остались от волка рожки да ножки, — заключил фельдмаршал, добродушно оглядывая своих генералов.
Штабные сонно улыбнулись. Эту басню они слушали уже в двадцатый раз.
Беннигсен зло кусал губы, ведь он был не сед, а рыж, за что не раз был назван Кутузовым за глаза «рыжим дураком». Словно прочитав его мысли, Кутузов насмешливо посмотрел в его сторону незрячим глазом.
— Слон и моська, — пропыхтел он, перелестнув пару страниц.
— Ваша светлость… — с оскорбленным видом привстал Беннигсен. — Я просить бы вашу светлость…
— Хорошо, хорошо, голубчик, не буду. Я вам эту басню в следующий раз прочту. А на сегодня военный совет окончен. Все свободны, господа.
Сказав это, Кутузов выронил книгу на пол и тотчас уснул.
Между тем, армия Наполеона в Москве начала потихоньку замерзать. Теплолюбивые итальянцы уже всерьез интересовались, когда кончится эта русская зима, не подозревая, что та еще и не начиналась.
Вернувшись после пожара в Кремль, Наполеон сразу принялся посылать любезные письма в Санкт — Петербург, императору Александру, намекая, что был бы не прочь заключить мир.
Александр не отзывался. Словно воды в рот набрал. Наполеон даже беспокоился, не случилось ли в Петербурге наводнение.
К концу сентября Наполеон уже не находил себе места: раздражался по мелочам, орал на свиту, ел мало, пил много, спал один. В особый гнев его привели найденные афишки Ростопчина, на одной из которых был изображен сам Бонапарт с подписью, рифмующей слово «жопа».
Так и не дождавшись каких — либо вестей от русского императора, Наполеон послал в Тарутино своего дипломата Жака Лористона:
— Мне нужен мир во что бы то ни стало. Спасайте честь!
Промозглым утром Лористон с гусиной кожей и белым флагом показался на русских аванпостах.
— К крестьянину вползла змея… — сказал Кутузов, когда ему доложили о прибытии незваного гостя, и уединился с ним в своем теплом кабинете.
Они устроились в креслах у камина. Посланник Наполеона с важным видом нацепил очки.
— Мартышка к старости слаба глазами стала, — тут же обронил фельдмаршал.
— Что, пардон?
— Я говорю, как доехали, месье? Видно, сильно торопились.
— Почему вы так решили?
— У вас запотели стекла …
— Ммм… мерси, — Лористон стал протирать очки.
Кутузов, прищурив здоровый глаз, невозмутимо наблюдал за суетливыми движениями француза.
— А правда, что генерал Жюно сошел с ума?
— Да, но откуда…
— Причина, конечно, в женщине?
— Нет. Под Смоленском его корпусу не удался обходной маневр. Император был вне себя от гнева. А Мюрат заявил, что Жюно недостоин быть во французской армии последним драгуном. Рассудок генерала этого не перенес.
— Фю — фю — фю… — выдохнул Кутузов. — Что драгуны, что кирасиры — вы, друзья, как не садитесь, всё в музыканты не годитесь…
— Э-э?
— Говорят, Наполеон открыл в Москве театр?
— Да, на Никитской. И выписал артистов из Европы. У нас играет пианист Мартини и поет сам Тарквинио из Милана…
— Ты все пела, это дело, — перебил Кутузов. — Так поди же попляши!