— Поручик, вы прелесть, — щебетала счастливая Екатерина, теребя ему каштановые кудри.
Поручик улыбался и жмурился как кот.
— Притомились, душенька?
— Немножко. Может, все — таки постель разберем?
— Жэ ман бран, — сладко потянулся он.
— Что? Я не совсем поняла.
— Я говорю, накакать мне на это.
— Фу, как вы выражаетесь.
— Пардон. Зачем надо было просить перевести?
— Но вы же знаете, как мы, женщины, любопытны.
— Да уж, — почесал за ухом Ржевский, — хоть к ноге привязывай.
— Кого, нас? Зачем?
— Да не вас… Любопытство ваше меня больно раззадоривает.
— Так в чем же дело? — промурлыкала она. — Идите сюда…
— А я уже здесь…
Когда самое интересное опять было позади, поручик деловито поинтересовался:
— Катюша, вы замужем?
— А что, предложение решили сделать?
— Нет, честно, замужем?
— Ну, замужем.
«Слава богу, — подумал Ржевский, вытирая пот со лба. — Не будет с женитьбой приставать». У него словно камень свалился с плеч. Почувствовав прилив свежих сил, он ткнулся носом ей в ключицу.
— Катюша, ягодка моя… малинка…
— Опять?! — изумилась Екатерина. — Дайте хоть отдышаться.
— Жэ ман бран, — сказал Ржевский, залезая на нее.
— Поручик, вы чудо — о — о-вище…
— За это меня и лю — у — у-бят.
Спустя некоторое пикантное время, Екатерина лежала, раскинувшись на кровати, совершенно без чувств. Ржевский приложил ухо к ее груди.
— Кажется, стучит.
— Я не м… я… у… — промычала женщина.
— Чего?
— Не трожьте меня, я вся… горю. Подите… сьешьте яблоко… что хотите… оставьте…
— Не хочу я яблоко, хочу мою ягодку, мою малинку…
— Говорят вам, хватит, — вяло отбрыкнулась Екатерина.
— Ладно, Катюша, отдыхай. Хочешь, я тебе пока загадку загадаю?
— Ну, хочу.
— В небесах клинок, на земле копыта.
— Ой, поручик, зачем вы меня смущаете, я стесняюсь…
— А чего там стесняться. Это гусар на лошади.
Екатерина растянула губы в мученической улыбке.
— Люблю, когда женщина улыбается, — сказал Ржевский, погладив ее по ноге. — Меня это вдохновляет.
— Перестаньте, я устала. Дайте же наконец отдохнуть!
Она перевернулась на живот, опрометчиво явив взору поручика две аппетитные ляжки. Ржевский алчно подкрутил усы.
— Можно и так, — пробормотал он. И стал пристраиваться сверху.
Екатерина с воплем откатилась в сторону, полубезумным взглядом уставившись на него.
— Поручик, вы животное!
— Я гусар, — возразил он.
— Вы понимаете, что я больше не могу. Не могу! Не могу!!
— Да ты лежи, Катюша, лежи. Отдыхай, душечка. Я же тебя не неволю. Я сам все сделаю.
Решительно встав с кровати, Екатерина принялась быстро одеваться.
— Ну куда ты, ну зачем ты… — расстроился Ржевский.
Она бросила ему в ноги штаны.
— Побаловались и хватит.
— Екатерина, не дури. Давай еще поваляемся.
Он протянул к ней руки, надеясь поймать ее за бедра.
— Не могу — у — у!!! — завизжала она.
И схватилась за саблю.
Глава 17. Она, он и Наполеон
— Я все же полагаю, Машенька, война с Наполеоном будет, — говорил царь, тычась носом в девичье плечо. — Непременно будет.
— Вы, Александр Палыч, рассуждайте, сколько хотите, только, умоляю, не останавливайтесь.
— Да, да, примите мои извинения… Этот проклятый корсиканец не успокоится, пока не подожжет Москву.
— Что-то я никак не подожгусь. Прибавьте, Александр Палыч… порезче! порезче!
— Да, да… он всех будет резать. Он сам про себя говорит, что ни во что не ставит и миллион человеческих жизней.
— Ой — ой — ой, умираю…
— Что такое? Что с вами?
— Не спрашивайте… — Машенька закатила глаза, вся сделавшись пунцовой. — Шевелитесь же, бога ради. Вы можете ругаться матерно?
— Не могу, воспитание не позволяет.
— Попробуйте, миленький, ну пожалуйста, попробуйте. Я это обожаю. Ну же! Ну!
— Наполеон, сволочь! — воскликнул царь. — Якобинец чертов, гад, ублюдок, собака, сука, кобель, зараза.
— О — о — о, как хорошо. Мать… мать его помяните…
— Наполеон, твою мать! — разошелся император, чувствуя, что дело близится к развязке. — Чтоб ты сдох!
Машенька металась под ним, царапая его плечи, и шептала, словно в бреду:
— Еще, еще… как сладко…
— Наполеон, твою праматерь! Отца твоего и братьев! У — у — у…