Со стороны их положение выглядело теперь более, чем пикантным. Екатерина лежала на постели, лицом вниз, раскинув руки, сверху нее лежал голый поручик. Черт знает что можно было подумать! Но на самом деле они были бесчувственны и равнодушны ко всему, как солдаты, после длительного марша устроившиеся на привал.
По щеке Екатерины не спеша прокатилась слезинка.
— Господи, я так рада, — тихо проговорила она. — Вы не можете себе представить, поручик.
— И чему вы радуетесь? — вяло поинтересовался он.
— Если бы я сделала с вами то, чем грозила — от меня отвернулись бы все мои подруги. Они бы мне этого не простили.
— Что подруги! — возмутился Ржевский. — А обо мне вы подумали? Каково бы было мне!
— Не дергайтесь, лежите спокойно.
— Да я-то лежу.
— Вот и лежите.
— И буду лежать.
Он поцеловал ее в плечо. Она не шевельнулась.
— Катюша, ну что ты как неживая?
— Поручик, вы сумасшедший. Если вы еще раз попытаетесь…
— Милая, вы должны меня понять. Уже три дня, как я совершенно не общался с женщинами.
— В каком смысле?
— В том самом.
— Значит, мне пришлось отдуваться за троих?
— Почему за троих? За дюжину!
Глава 19. Плюньте, ваше величество!
Иван Захарыч Ванюрихин, коллежский секретарь, в прекрасном настроении поднимался по ступенькам до своей квартиры на четвертом этаже. Поездка в Москву по служебным делам оказалась более чем успешной. Он даже смог вернуться домой на сутки раньше срока. «То-то семейство мое обрадуется, — думал Иван Захарыч. — Заждались, верно, папочку».
Открыв входную дверь ключом, он на цыпочках, чтобы сделать сюрприз, проследовал до гостиной. Еще издали он услышал какой-то шум. «Катенька, цыпленочек мой, — ласково улыбнулся чиновник. — Дочку, наверно, отчитывает. Вечно у них без меня недоразумения».
Он толкнул дверь и вошел.
— А вот и я!
Счастливая мина мгновенно сошла с его лица, сменившись удивленной гримасой. Его дочь, его осьмнадцатилетняя Машенька, стояла посреди комнаты в обнимку с каким-то незнакомым мужчиной. Оба были голые. До последней нитки! И Машенька еще смеялась своим заливистым, почти детским смехом, а голый господин ей подхихикивал.
Заметив вошедшего, император Александр стыдливо прикрылся от него девушкой и в испуге крикнул:
— Занято!
— Как-с? — сказал Иван Захарыч, чувствуя, как пол уходит у него из — под ног. — Что-с?
— Кто дал вам право врываться ко мне без стука?
— Позвольте, сударь, но я здесь живу.
— Меня это не интересует. Извольте выйти вон!
Иван Захарыч упавшим голосом обратился к Машеньке:
— Дочь моя, что тут происходит?
Под пристальным взглядом отца она слегка покраснела.
— Ах, папенька, не спрашивайте.
— Кто этот господин?
— Мой знакомый.
— Так-с, — сказал коллежский секретарь и, повторив многозначительно: — Так-с, — с решительным видом двинулся на них.
Царь, сознавая всю нелепость создавшегося положения, от охватившего его смущения вел себя все более вызывающе.
— Безобразие! — сказал он. — Я попросил бы вас, сударь…
— Нет, это я попросил бы вас, сударь, — гневно перебил его Иван Захарыч, приближаясь со страшным выражением на лице.
— Позвольте даме одеться. Как вам не стыдно.
— Не стыдно. Это моя дочь, сударь. Да-с! Это моя дочь!
Маша освободилась от царских объятий и, отбежав к дивану, где была раскидана ее одежда, стала лихорадочно одеваться.
Александр остался один на один с ее возбужденным отцом.
— Это моя дочь, — словно в бреду, повторял Иван Захарыч, наступая на него. — Моя! Понимаете, сударь? Моя!!
Царь попятился.
— Что вы, что вы…
— Я ничего. Но это моя дочь!
— У вас замечательная дочь.
— Я знаю. Да-с! Она моя дочь.
Наткнувшись задом на стул, царь сел. Чиновник был невменяем.
— Это моя дочь, — твердил он, как заезженная шарманка.
— Папенька! — взмолилась Маша. — Не волнуйтесь. Александр Палыч прекрасный человек. Обходительный, культурный, про Наполеона мне рассказывал…
В глазах чиновника мелькнула искра надежды.
— Он на тебе женится?
Она пожала плечами.
— Не знаю.
Он повернулся к съежившемуся на стуле царю.
— Вы женитесь на ней, сударь?
— Вообще-то… я замужем… то есть женат.
— Мать! — вскрикнул Иван Захарыч, схватившись за сердце. — Мать!!