— Вы меня еще запомните! Ух, я вам дам!
— Прочь! Вон из моего дома! — крикнул Иван Захарыч. — Я буду жаловаться.
— Рогоносец! — Император, дразнясь, показал ему язык. — Ро — го — но — сец! Ы — ы — ы…
— Ваше величество, это не остроумно, — заметил Ржевский, увлекая его за дверь.
— Почему?
Поручик многозначительно повел бровями, и до царя дошло. Он вспомнил о своей собственной нелегкой супружеской доле. И сразу заметно погрустнел.
— Эх, из — за своей беспутной Лизки никого уж толком не обзавешь, — с досадой проворчал он, спускаясь по лестнице.
— Плюньте, ваше величество! по-моему, мы все — таки неплохо порезвились.
Царь улыбнулся.
— Хорошо, что муж опоздал. Собственно, я уже собирался уходить. Каков подлец — он так и не признал во мне монарха!
— Не мудрено, ваше величество. Кто бы мог подумать, что император всея Руси позарится на дочь простого чиновника.
— Поручик! — строго перебил царь. — Не забывайтесь. И потом, я такой же мужчина, как и все. Кстати, сейчас самое время пообедать. После любовных перепитий ничто так не утешает, как сытый обед и бокал доброго вина.
— Лучше бутыль, — с усмешкой заметил Ржевский.
— И не одна, — добавил царь.
Поручик засмеялся.
— И не вина, а водки. И не бутыль, а бочка!
Посмеиваясь, они вышли на Невский.
— Ну что ж, — сказал царь. — мне пора возвращаться в Зимний. Прощайте, Ржевский, надеюсь, когда моя жена в очередной раз будет рожать, ей не придет в голову звать вас на помощь.
— Не могу обещать, ваше величество. Женщина — создание непредсказуемое.
Царь изменился в лице.
— Вон! — крикнул он, топнув ногой. — Вон с глаз моих!
Поручик отдал царю честь и быстро пошел в сторону ближайшего ресторана.
Часть 2. Провинциальные соблазны
Глава 1. Курица — не птица
Поручик Ржевский не спеша гарцевал по просыпавшимся улицам. Народу по пути попадалось немного — все больше хмурые с похмелья дворники и сладко зевающие дворняги.
Прошло два дня, как он вернулся из Санкт — Петербурга в расположение своего эскадрона в уездный город N.
Сегодня утром он всерьез рассчитывал позавтракать у пани Терезы, благо он проснулся как раз у нее под боком. Но, едва открыв глаза, сия страстная особа вдруг вздумала его на себе женить. Она не знала, видно, что при одной мысли о женитьбе у Ржевского начисто пропадает всякий аппетит. В таких обстоятельствах ему не оставалось ничего другого, как поспешно ретироваться.
И теперь Ржевский ехал завтракать в трактир.
У развилки под развесистой березой стояли два мужика. Один, что потоньше, обнимал того, что потолще, за плечи, а тот в свою очередь крепко сжимал в руках ствол дерева. Образовавшаяся скульптурная группа была столь живописна, что поручик не мог не задержать на ней своего взгляда.
Покачиваясь на ветру, мужики тупо смотрели на проезжающего мимо всадника.
— Вишь ты, — сказал один другому, — вон какая кобыла! Что ты думаешь, доедет та кобыла, если б случилось, до кабака или раньше копыта отбросит?
— Доедет, — отвечал второй, громко отрыгнув. — Чё ей будет?
— А до трактира, я думаю, не доедет?
— До трактира не доедет.
— Сдохнет, думаешь?
— Сдохнет! А то как же. Чего бы ей не сдохнуть.
Этим бы разговор и кончился, но тут поручик Ржевский не мешкая соскочил на землю и преподал мужикам урок естествознания.
— Кобель — не сука, конь — не кобыла! — орал поручик, щедро делясь с оробевшими мужиками своими скромными познаниями пополам с тумаками и затрещинами. — Курица — не птица, баба — не человек! А ну, повторяйте за мной, неучи!
— Сука, ваше благородие, не кобель, — бормотал мужик, что потоньше, защищая локтями уши. А тот, что потолще, громко пыхтел, отмахиваясь от поручика, и все приговаривал:
— Ой, больно! Ой, за что, барин?
— За что, за что… — отвечал Ржевский. — За пани Терезу!
Когда поручик наконец выдохся и вновь оказался на коне, один из мужиков торчал лаптями вверх из придорожной канавы, другой же висел, раскинувшись на ветвях березы, и шепелявил еле слышно:
— Конь, ваш благородь, не кобель. Сука, стал быть, не лошадь. А баба — она курица и есть.