— Не будьте, как сволочь, говорите правду! — крикнул царь. — Похож голос на Елизавету или нет?
— Ваш — ваше величество, положа руку на сердце, не могу солгать: вы сейчас говорили так, как будто вам отрез… отрез…
— Что — что?
— Не могу, государь. Язык немеет.
— Скажите по-французски, у вас получится. Итак, что мне отрезали?
— Я — я — я…
— Старый пошляк!
Император широко замахнулся.
— Платье, платье порвете, государь, — всполошился тайный советник. — Узковато оно вам в плечах.
— Вот за что я вас все — таки люблю, Акакий Филиппыч, — сказал царь, опуская руку, — в минуту опасности вы печетесь не о себе, а исключительно об интересах монархии.
Тайный советник в смущении потупил взор.
— Если поручик Ржевский и вправду спал с моей женой, — проговорил Александр, надевая белые перчатки, — то он должен хорошо знать ее голос. Поэтому при нем я должен либо молчать, либо…
— Да, ваше величество?
Царь зло подернул носом.
— По крайней мере, молчать я не буду! Ступайте за Ржевским.
Акакий Филиппыч вышел. Император, подобрав платье, устроился на троне.
Вскоре распахнулись высокие резные двери, и в зале появился подтянутый молодой гусар в мундире поручика. Он четким шагом направился в сторону переодетого Александра. Шел он быстро, но долго. Шпоры его звенели.
Возле трона, сняв кивер, он взял его в согнутую правую руку и наклонил голову. Пристукнул каблуками.
— Ваше императорское величество, имею честь, поручик Ржевский!
— Елизавета Алексеевна, — просипел царь. «А у моей жены губа не дура, — вдруг подумалось ему. — Хорош гусар, как с картинки!»
— Не обращайте внимания на мой голос, поручик. Он у меня подсел после родов. Когда я рожала, то кричала так, что мудрено было не надорваться.
Поручик сочувственно вскинул брови.
— Вы удивлены? — сказал царь. — Напрасно. Случается, и царицы рожают. Мы такие же женщины, как и все.
— Позвольте поздравить ваше величество с рождением…
— Дочери, — подсказал царь.
— Дочери, ваше величество.
— Спасибо. Знаете ли, поручик, если сравнивать любовь с цветком, ну, скажем, с розой, то вам, мужчинам, достаются пахучие лепестки, а нам, женщинам, одни колючки. И мы в кровь раним свои нежные пальчики. Признайтесь откровенно, вас смутило это известие?
— Какое известие, ваше величество?
— Рождение ребенка. Ведь вы от меня такого не ожидали?
— Не буду скрывать, ваше величество, вся Россия ждет наследника.
«Увертлив, сукин сын, — с досадой подумал царь. — Не хочет признаваться, что это его ребенок».
«Какого черта она мне плетет про свою дочку? — недоумевал Ржевский. — И почему на ней черная вуаль? Запрыщавила что ли? Или… — Его вдруг осенило. — Черт побери! Неужто царь помер?»
— Позвольте узнать, ваше величество, как здоровье государя? — спросил поручик.
— А что ему? Он ведь не рожал.
— Виноват, ваше величество, но ваша вуаль наводит на некоторые размышления…
— Далась вам моя вуаль! — фыркнул царь. — Может быть, меня смущают ваши пылкие взгляды. А может быть, у меня рожа.
— Но у меня тоже, ваше величество…
— Что у вас?
— Рожа. У всех людей есть рожа.
— Я говорю не о роже в смысле морды, а о роже, которая бывает на лице. Понятно?
— Так точно, ваше величество! Рожа на лице — это вроде когда капрал на баронессе…
— Нет, всё не то, не то, — замахал руками царь. — Я говорю о роже, которая… а впрочем, думайте что хотите, но я спрятала свою рожу от ваших нескромных взоров.
У Ржевского вытянулось лицо.
Возникла неловкая пауза.
— Что же вы замолчали, поручик? Вы же видите, как мне трудно говорить. — Царь закашлялся. — Скажите чего-нибудь.
— Жду ваших распоряжений, ваше величество.
«Он хочет, чтобы царица первой возобновила прежнюю интимность отношений, — мелькнуло у Александра. — каков хитрец! Теперь я понимаю, чем он купил мою жену — своими изысканными манерами и вежливостью обращения. Господи, как же эти проклятые немки падки на военных!»
— Не желаете выпить? — спросил он. — У меня тут припасена целая батарея отменных напитков.
— Грех отказаться, ваше величество. Гусар без водки, что женщина без жоп… — Ржевский запнулся.
— Без чего, пардон?
— Без жо… без жжж… А! — нашелся Ржевский. — Без жеребца!
— Я смотрю, поручик, вы питаете слабость к поэтическим образам.
— И не только к ним, ваше величество…
— А к чему еще? — с томным придыханием спросил царь.