— Возьми, — сказал я и отдал ей деньги — двадцать соверенов, оставшиеся от покупки одежды.
— Я так и думала, — сказала она, опуская глаза. — Твое счастье, что мать и Мари верят тебе. Краденые?
— Сначала украденные у нас, если уж на то пошло, — ответил я. — Так что не разыгрывай из себя невинность. Ешь — или съедят тебя, убивай — или будешь убит, такова жизнь. Двадцати золотых монет им в Кармартене хватит надолго, и они смогут жить спокойно до моего возвращения. Возьми их.
— Мать умерла бы со стыда, Йестин.
— Да? Ну и была бы дурой, потому что эта страна — не для честных. С этих пор я буду брать то, что принадлежит мне по праву.
Из пелены дождя вынырнула карета, запряженная парой, и остановилась против окна.
— Йестин! Морфид! — кричал Джетро.
— Иди к ним и скорей уезжайте, — сказал я. — Я не буду прощаться. Скажи им, что я поступаю, как поступил бы отец: я иду сражаться за Хартию.
— Из-за отца? — спросила она.
— Из-за Джонатана, из-за того, что Фрост и Винсент правы, из-за Кум-Крахена, и чтобы изменить жизнь, как говорил Ричард, и сделать ее лучше. Если иностранцы вроде Ричарда умирают ради этого, то мы должны хотя бы пойти ради этого на бой. Ну, поторопись, а то Мари вернется.
— Иди же на бой, и да спасет тебя Бог. — И, поцеловав меня, она отвернулась. — Прощай, маленький мой, — сказала она.
Я не стал дожидаться Томоса. Он окликнул меня, когда я шел через кухню, но я не ответил. Я вышел черным ходом, прошел через сад к калитке и поднялся на склон, за которым лежал Тэрнпайк. Остановившись там, я слушал, как звала меня Мари, как что-то кричала мать, как властно распоряжалась Морфид. Дверца кареты хлопнула, щелкнул кнут, раздался стук копыт. Мари позвала меня еще раз и захлебнулась рыданием. Я стоял под проливным дождем и смотрел, как карета поднимается к Тэрнпайку. Я подождал, пока она вновь не появилась на фоне неба над Гарндирусом, и видел, как она медленно исчезала за гребнем на дороге, ведущей в Абергавенни.
— Прощайте, — сказал я тогда и повернул к горе.
— Mae'r Siartwyr yn dod! — говорили в поселке. — Идут чартисты!
На улице я увидел Дига Шон Фирнига, как всегда, вдребезги пьяного, хотя было воскресенье.
— Господи помилуй, Мортимер, — забормотал он. — Ты слышал? Mae'r Siartwyr yn dod! Пришел нам конец!
— Пришел конец обществам пьяниц, — сказал я. — Пришел конец людям вроде тебя и Билли Хэнди, которые пропивали сбережения честных людей.
— Заступись за меня! — взвизгнул он. — Я в жизни ничего худого о Мортимерах не говорил. Вы же хорошие люди и не будете ставить всякое лыко в строку, ведь кто из нас без греха?
Он бежал рядом со мной и дергал меня за рукав.
— Ради Христа, замолви за меня словечко, Мортимер!
— Ладно, — сказал я и так толкнул его, что он шлепнулся на землю и по подбородку у него поползли слюни. — Ладно, Диг Шон Фирниг, я замолвлю за тебя словечко, и за Билли Хэнди тоже. А теперь уходи и запрись хорошенько, но чартисты тебя все равно разыщут. Пьяницы, растратившие доверенные им деньги, заслуживают раскаленной кочерги, и я сам раскалю ее.
— Погоди! — Он в ужасе орал так, что за слепыми стеклами окон замелькали лица, но я отшвырнул его в сторону.
Выкрикивая бессвязные слова, кусая себе руки, он побежал в «Барабан и обезьяну» — вылакать еще полдюжины пинт, сказала мне Гвенни Льюис.
— Доброе утро, Йестин Мортимер, — говорит Гвенни, открывая окно.
Какая она хорошенькая и довольная, а комната за ее спиной чистая, уютная, и нигде не видно ребят.
— Бежишь, как черт, за которым святой гонится, — говорит Гвенни. — Небось несладко приходится тем, у кого нечиста совесть, а от Билли Хэнди, говорят, и вовсе тень осталась. Господи Боже ты мой, вот она, жизнь — то вверх, то вниз, словно юбка Полли Морган. Теперь ведь она здешняя блудница, потому что я стала порядочной.
— Вот как? — говорю я.
— Я же вышла замуж за Йоло Милка, разве ты не слышал? — И она приглаживает волосы и расправляет платок. — Ну, еще не совсем вышла, но выйду, помяни мое слово. Он бросил свою Миган, да и правильно сделал. Вот уж грязнуха так грязнуха, даже воды вскипятить не умеет, а я хоть чистоту люблю, говорит Йоло. Ну, миссис Пантридж забрала ее детей и смотрит за всеми четырнадцатью; у нее-то одним меньше стало за время последней стачки.
— А где твои? — спрашиваю я.
— Померли от холеры, — отвечает она. — Времени-то сейчас сколько?
— Йестин Мортимер! — вскрикивает потом Гвенни Льюис. — Да что это с тобой?
В уголке, куда не захлестывает дождь, я чищу отцовский пистолет.