— И Михаил Попов. Сергей Алексеев ушёл в героическую русскую фантастику, викингов соединил с валькириями, добавил языческой мощности и получил своего читателя.
— Я бы назвала ещё Дмитрия Володихина. Он интересно работает в востребованном жанре фэнтези, но его произведения опираются на мощный государственнический пафос, на христианскую систему ценностей. Мой издатель Александр Потёмкин в своих книгах прежде всего исследует сознание человека, и этим мне он интересен, хотя далеко не всегда я этически и эстетически принимаю те «бунты в сознании», что производят его герои. Да, среди популярной культуры есть пласт, который даже тревожит «чутких» либералов. Один критик в языческой серийной литературе (не буду называть имя, так как это была устная беседа) углядел опасность фашизации культуры. Я совершенно не сторонница этой литературы, но должна сказать, — бесконечно жаль, что героика как таковая ушла сегодня в этот пласт культуры. И в нём, это правда, есть дух национальной гордости, культ мужской силы, действенность и победительность. И очень бы хотелось, чтобы эти же качества была способна выявить наша христианская почвенность в литературе. Литература, предъявляющая христианский опыт сегодня, к сожалению, не так активна, не так смела в своих дерзаниях и вопрошаниях к Богу. Но, конечно же, я не говорю о той «смелости», которую позволяет себе В.Бондаренко, записав в «новую православную прозу» Проханова и Дёгтева, Елизарова и Сенчина, Распутина и Ю.Кузнецова, Буйду и, не помню уж и кого. Я как раз пыталась разобраться в этой теме — «Православие и литература» (в книге можно прочитать большую статью — плод довольно упорного размышления).
Я пыталась выявить и понять разные тенденции — «левый прорыв» к Православию и литературное экспериментаторство (М.Елизаров), литературу нравоучения и добра (С.Щербаков, В.Крупин, Н.Коняев), а также говорила об успокоительной глухоте тех, для кого в этой теме «всё решено» на том основании, что есть догматы, берём их как высшие критерии, прилагаем к литературе и… литературу тем самым и убиваем… Вообще, тема религиозности в культуре — сегодня самая непростая. Но, увы, и самая спекулятивная. Для меня здесь очень важно понимание границ — художник должен честно ответить на вопросы: что здесь позволено, а что нет, что доступно литературе, а что принадлежит совершенно не её пространству. Ну почему не должно быть табу, которые существовали многие столетия?! Почему они должны подвергнуться модернизации? Чего это ради они должны к нам подстраиваться, а не мы проникаться их неприкосновенной прикровенностью? Нет здесь запретных тем, но эти темы, эти проблемы и вопросы должны существовать для того, чтобы понять человека, а не для того, чтобы унизить высокое и сверхподлинное. Высокие слова, две тысячи лет держащиеся в чистоте, за которую всегда, всегда христиане платили кровью, сегодня выброшены на торжище медийного пространства — кому не лень болтают о Троице (но, естественно, пишут с маленькой буквы), все вип-персоны массово обладают «ипостасями» (хотя ипостасью наделён был только Христос как Сын Бога), читала и такое — «правительство мироточит» (так, видимо, журналист то ли хвалил, то ли иронизировал над правительством). Нет конца этим примерам! Уже эта тотальная религиозная безграмотность «детей» воинствующих безбожников, потомков Ярослава Смелякова, на мой взгляд, является достаточным основанием, чтобы ввести в школы культурологический предмет «Основы православной культуры». Берёте у Церкви язык, образы, символы — будьте любезны знать и понимать, с чем вы имеете дело, чтобы потом не лепетать жалко и подло, что выставка «Осторожно, религия!» ну просто невинна, ну просто концептуально-иронична!