Эмма, конечно же, не возражала такому соглашению между нею и мачехой, наоборот, она этому была даже рада. Несмотря на то, что в её душе царил хаос с тех самых пор, как умерла её мать, она всё же хотела хоть какой-то определённости. Эмма знала, что угодить мачехе будет непросто, но она и представить себе не могла насколько непросто! Временами она просто ненавидела Магду за её придирчивость, мелочность и постоянный надзор за порядком. Особенно Эмму раздражал тот факт, что Магда нередко критиковала её за несоблюдение чистоты. Эмма же считала, что имеет полное право сорить, так как вся уборка лежит на ней. За это и многое другое она злилась на мачеху и недолюбливала её. Впрочем, старалась виду не давать. А распределение "хозяйственных повинностей" между членами семьи презрительно называла фальшивой мудростью. Но это всё являлось мелким недопониманием между ними, и Эмма это понимала. Проблема таилась глубже - она не принимала Магду, и ей казалось, что и Магда не принимает её.
Причиной того, что будоражило сердце Эммы, был Максим. Это происходит с ней...с ними уже почти что три месяца. И сегодня она вышла не просто "побродить"
-Черт возьми!.. Ты чего так долго?
Это был Максим, недовольный, и в лице вечно выражающий движение.
- Я... - начала было говорить Эмма, но Максим догадался и перебил.
-Это опять та стерва?..
- Ты же знаешь!
И тут же полный укоризны взгляд обрушился на Максима... Но он - человек словоохотливый и попытался оправдаться:
- Да, полвека знаю! Штучка ещё та...- он любил частенько преувеличивать всё. И не живя полвека и почти не зная Магду Арефову, он так отзывался о ней.
Эмма старалась пропускать его грубость по отношению к некоторым людям мимо ушей. "Ну, не любит - ладно, ненавидит - пускай. С кем не бывает? Все мы кого-то недолюбливаем, кого-то презираем и кого-то ненавидим"- думала она и всегда придерживалась этой точки зрения. Она понимала негодование Максима.
- Ну, разве она стоит того, чтобы Максим ждал?!- подумала Эмма с некоторым восторгом и восхищением глядя на него. Хотя сейчас он навряд ли был достоин восхищения.
Максим взял её за руку и повел в сторону посадки, которая виднелась в пятьюстах метрах от центральной улицы, на которой они находились.
Эмма не любила, когда он проявлял свои чувства на людях, и всегда выражала словами свое сильное недовольство. И Максим понял, как себя надо везти рядом с ней. Взяв Эмму за руку, он посмотрел ей в глаза и, не увидев одобрения на лице, отпустил, весьма резко и грубо. Потом он внезапно зашагал быстрее.
Эмма знала, за что он злиться, и посмотрела ему в глаза, чтобы ещё раз увериться в своих подозрениях. Но она ошибалась. Лицо Максима не выражало ничего необычного: ни недовольство, ни радость от встречи, ни спешку. Как будто всё, так и должно быть. А его грубость должна быть прощена без всяких разговоров на эту тему, так как это не грубость вовсе, а его обычная манера поведения. Вот какое требование она прочла в его лице.
Они идут десять минут. Максим молчит и Эмма тоже. Она не знает, сколько это ещё будет продолжаться и в какой конец посадки он её заведёт. Кругом безлюдно, страх сам и напрашивается. Сейчас Эмма была бы не прочь, если бы кто-нибудь взял её за руку или обнял, или поцеловал... Она ждала этого момента и знала, что в любом случае он поцелует её, а если она не позволит, скажет: "сказала бы раньше - стал бы я тащиться сюда?" Впрочем, это одна из его готовых грубых фраз, которую он так часто использовал в разговоре с ней. Да и не только с ней! Он говорил так всякий раз, когда шёл куда-либо и когда ему в чём-либо отказывали.
Эмма еле-еле успевала за Максимом, и она постеснялась попросить его идти помедленнее. Может быть из-за того, что чувствовала свое вторжение в его мысли? Он, казалось, был чем-то озабочен и непрестанно размышлял. Не есть ли это лишь иллюзия, плод её фантастических желаний? Она знать этого не могла и предпочитала молчать. Следует сказать, пожалуй, что Максим не отличался романтичностью и не любил философствовать.
Они почти пересекли посадку и остановились там, где деревья рядом с ними выглядывали в сторону сельской местности. Ближайший к ним дом располагался на расстоянии где-то полтора километра. Они оба стояли молча и смотрели вдаль. Необъятные просторы раскрывались перед ними и, казалось, о чем-то говорили. Солнце пекло чрезвычайно сильно, и особенно сейчас, в июле, здесь, на этой стороне посадки, где растут одни только молодые деревья. Они ещё не достигли зрелости, и листья у них редкие, но необычайно красивые. Здесь, в окружении молодых берёз и солнечного света, Эмма стала успокаиваться и минутный страх, который возник, когда они шли сюда, покинул ее. Она расслабилась, и для полного спокойствия ей не хватало лишь одного: вздохнуть полной грудью и не думать ни о чём, даже о Максиме!
Но Максим не природой наслаждаться пришёл сюда. Ему нужна была она. Не постояв и минуту, он впился в её губы. Причем он сделал это так же быстро, как тогда отпустил её руку. В той же грубоватой манере. В такой же неестественной и неприятной для Эммы спешке.
- Но...- попыталась она что-то сказать, когда его рука проползла с плеч до талии и ниже и попыталась расстегнуть молнию на платье (оно находилось у неё с боку, и шла от бёдер вверх до подмышек).
- Какое "ну"?! - сказал он и вновь поцелуем заставил её молчать. Принялся за своё.
Он почувствовал некоторое сопротивление с её стороны, нерешительность и... страх. Но он решил уже до отъезда в Сочи, что это его не остановит. Он долго ждал. Его нетерпение и желание выросли до таких размеров, что согласие Эммы уже не требовалось. Максим чувствовал, что дошёл до апогея своего терпения, и сейчас он хотел во что бы то ни стало удовлетворить свою страсть.
- Не надо... здесь...так...- сказала Эмма тихим прерывистым голосом, делая длинные паузы между словами.
-Надо, - сказал он властным голосом, не терпящим возражений. Так он показал, что не желает говорить. Разговор их должен быть таким же законченным, как и его предложение. Он снял с неё платье и увидел, как она цепко держится за неё, не позволяя бросить на траву. А он так хотел сделать хотя бы это беспрепятственно, такую малость...