Несколько раз где-то рядом начинался самый настоящий бой — крики, стоны, звон оружия, но никто не обращал на это внимания. Вернее, никто не собирался бежать, разбираться, помогать, защищать. У всех было только одно — вперёд. Несколько раз после таких боев к нашей колонне присоединялись большие отряды солдат. В непривычной одежде, многие окровавлены, но им никто не задавал вопросов — раз хотят идти с нами — пусть идут, если никого не трогают. Несколько раз вспыхивали скоротечные ссоры, но они гасли мгновенно. Люди были озлобленны, и зачинщика просто убивали. Несколько секунд яростной схватки, и его просто затаптывали ногами. Если людей в таком состоянии выпустить против настоящего врага, то они будут грызть зубами, заваливать трупами, но не остановятся, пока кто-то не умрёт. Или они, или враг.
Я, со своим отрядом охраны, оказалась в самом выгодном положении. Чернако очень рьяно относился к своим обязанностям, и меня постоянно окружало кольцо солдат в два, а то и в три ряда. А ещё оказалось, что они взяли с собой шархуда, и тот теперь не отходил от меня ни на шаг. Я не стала ругаться на его попытки ластиться ко мне, и теперь большую часть дороги ехала на нём. А на стоянках я приказывала шархуду улечься, а сама устраивалась у него между лап. И удобно, и спокойно — если кто-то пытался приблизиться, то шархуд предупреждающе рыкал, и ближе десяти метров никто подходить не рисковал.
Разумеется, такой островок железного порядка не мог остаться незамеченным, и к солдатам постоянно подходили, спрашивали, кого они охраняют. Солдаты держались настороженно, зачастую ограничиваясь коротким «Альхае». Кто-то молча кивал, кто-то начинал расспрашивать, кто-то начинал материться и выкрикивать угрозы. Нескольких горластых просто зарубили, но после нескольких убийств я запретила это делать — люди не виноваты, что оказались в таком положении.
Несколько раз приходили командиры больших отрядов. Эти вели себя сдержанно, и интересовало их в первую только одно — что я знаю об этом мире. Я, наверное, раз десять рассказывала одно и то же, отвечала что могла на неожиданные вопросы. И концовка у всех разговоров была всегда одна — «что решила госпожа Натис?» Таиться смысла не было, и я честно отвечала — хочу уйти в другой мир. Иногда гости молча кивали и уходили, но несколько раз задали странный вопрос — «Позволит ли госпожа Натис сопровождать её?» Это было дико — ведь здесь командует Канхи, и мы только идём вместе. Но люди ждали ответа, и я ответила то, что думаю: «Я не знаю, чем кончится мой путь — лёгкой жизнью или ужасной смертью. Я не могу приказывать. Каждый сам выбирает свою судьбу» Получилось странно, туманно, но я даже обрадовалась — на мне не будет ответственности за судьбу этих людей. Кто-то удивлялся, услышав такое, кто-то понимающе кивал.
Вроде обычные разговоры, но когда на следующий день я случайно оглянулась назад, то у меня перехватило дыхание — несколько колон солдат шли за нами. Плотные ряды тянулись насколько хватало взгляда. Мы двигались не торопясь, но прошел час, а ни один человек нас не обогнал. Всё те же плотные ряды, идущие за нами. Это напрягало. Не выдержав, я спросила Чернако:
— В чём дело? Почему эти солдаты идут так медленно? Почему нас никто не обгоняет?
Чернако покосился назад.
— Эти люди и их командиры решили идти за вами, госпожа.
— Но… почему?! Ведь здесь командует Канхи!
— Канхи — командир. Вы, госпожа — эльхае!
Сказал таким тоном, словно это всё объясняло.
Меня постоянное упоминание этого слова уже стало напрягать, и я решила расспросить Гмана.
— Гман, а как у вашего народа называют эльхае по-другому?
Гман почему-то задумался надолго. Затем с некоторым сомнением ответил:
— Иногда называют «говорящая со всеми».
— Как переводчик?
— Нет, конечно. Она может говорить и с человеком, и даже с маленькой птичкой. Может вздыбить землю и обрушить небеса!
— Богиня?
— Эльхае — всегда человек. Она может и убить, но всегда будет жалеть о содеянном!
— Как крокодил — хмыкнула я.
— Кто?!
— Не обращай внимания, это я так пошутила.
— Эльхае — это… это… как мать для ребёнка. Начало начал. Любящая и строгая. Даже наказывая и убивая, она продолжает любить свое дитя.
— «Мать-воительница» — вдруг всплыло в памяти.
— Иногда и так говорят — согласно кивнул Гман — Она не имеет родины, своего народа, для неё все равны.
— А вот тут не сходится — хмыкнула я — Я ведь ещё не рожала, так что слово «мать» ко мне не подходит.
Гман даже не улыбнулся.
— Для эльхае — весь мир — её ребёнок.
Чувствуя, что начинаю проигрывать в этом разговоре (слишком уж многое сходится со мной), сделала последнюю попытку оправдаться.
— А как же ты умудрился сразу понять кто я, как только мы встретились?
Вот теперь Гман удивился по-настоящему.
— А кто ещё сможет с одного взгляда узнать язык человека из другого мира, разговаривать без боязни, а когда он попытается поднять оружие, наказать его как ребёнка?
Вот тут мне крыть было нечем. Действительно, кто? Кто, увидев существо в два раза больше него, с оружием, останется спокойным? А меня, помнится, в тот момент больше всего возмутило то, что меня обозвали «уродиной». Нормальная реакция для какой-нибудь магички, принцессы крови, окруженной слугами и охраной, а вот я в тот момент (как и сейчас) была вообще никем и ничем. Есть более простое объяснение — я тогда просто не знала чего мне бояться, вот и вела себя как самоуверенный ребёнок. А для Гмана каждый мой поступок служил подтверждением. Он и всех остальных заразил этой уверенность. Теперь мне можно творить что угодно — любой поступок будут расценивать как высший замысел, пусть и непонятный остальным. Можно гордиться, но гордиться не хочется. Никогда не мечтала о подобном, и сейчас не хочу. Совершенно не чувствую себя умнее или лучше остальных, разве что способности есть, да и это не моя заслуга. Нигде не училась, не трудилась в поте лица. Всё задаром, как подарок. И сделать успела совсем чуть-чуть. А тут — спасать целый мир? Нет, сейчас я спасаю только себя, да и нет никакой уверенности, что это будет именно спасение. Я не зову людей с собой, и не могу запретить следовать за собой. А вот что мы найдём на той стороне круга…
— И всё равно непонятно, почему они так легко начинают верить.
— Вы даете надежду, госпожа.
— Какую ещё надежду? Я сама ни в чем не уверена и не знаю что нас ждёт.
— Но вы же хотите идти в новый проклятый круг?
— Да, хочу. Но только чтобы убежать от всего этого ужаса.
— Так и остальные хотят этого! А вы сказали, что так можно. Вот у людей и появилась надежда.
Гман наблюдал за мной и вдруг добавил:
— А ещё в последнее время вы перестали шевелить губами.
— А раньше шевелила? — удивилась я. Никогда не замечала за собой такой привычки.
— Да, немножко. А теперь разговариваете, не шевеля губами совсем. Просто смотрите на человека, и он начинает отвечать. Вы даже не замечаете, что к вам приходят разные люди, и каждый говорит на своем родном языке. Но вы понимаете каждого. И говорить можете хоть с каждым в отдельности, хоть со всеми сразу. И все вас понимают. В первый раз видеть такое очень непривычно и страшно, многие пугаются. Но все сразу начинают верить, что вы — эльхае. Только они так могут.