Далее события покатились с такой скоростью, что Галкина, с бутылкой и стаканом в руках, так и осталась их немым свидетелем.
Из всего враждебного окружения синий от запоя пассажир опознал только бутылки. Опознал, оживился и рванул к столику.
Нога несчастного застряла, как в песенке, «коленками назад», подрезав полет. Падая, алкоголик толкнул тележку. Тележка наклонилась. Две бутылки вина, бутылка водки, два коньяка (армянский и азербайджанский), шотландский виски, сок в тетрапаке, минеральная вода в пластиковой таре и бутылке – все это поехало и посыпалось прямехонько на спящего пассажира с эмблемой ВМФ.
На брюках спящего образовалось темное винное пятно – бутылка краснодарского мерло исторгла содержимое на колени «утеса-великана».
– Япона мать!
Плохо соображая, Адам Рудобельский вскочил с кресла и с разгона приложился головой к полке для ручной клади.
– Япона мать! – повторил он, морщась.
Маргарита Галкина совала моряку салфетки, но мутные, воспаленные от недосыпа и водки глаза Адама смотрели на кузнечика.
– Что за хрен?
– Белая горячка, – с готовностью объяснила дама с киношными бровями.
Подполковник ВМФ в отставке недрогнувшей рукой откатил тележку, которая не замедлила наехать на ногу бортпроводнице Маргарите Галкиной. Галкина охнула и оттолкнула тележку, но ноготь на большом пальце правой ноги успел расплющиться.
– Блин! – Марго скинула форменную туфлю. Колготки, ее последние черные колготки на пальце зияли дырой, на ногте сквозь лак проступила бело-розовая полоса.
– Простите.
Только сейчас Рудобельский заметил эту рыжую бортпроводницу – лист бумаги в профиль и тот выглядит солидней. На такую можно наехать не то что тележкой – катком для укладывания асфальта – спичка. Сходство со спичкой было полным: рыжие непослушные кудри горели пламенем. Конечно, он ее не видел. Он таких в принципе не замечал. Что там замечать? Никаких приятных глазу моряка выпукл остей и округлостей. Плюс ко всему форменный пиджак на два размера больше, чем следует, – отечественная промышленность не шьет на таких субтильных дам.
– Что это у вас? – Рудобельский указал на пластиковый стакан и бутылку в руках Маргариты.
– Водка.
Вынув из тонких пальчиков пластиковый стаканчик и бутылку, Рудобельский сразу забыл о бортпроводнице, отвернулся и, не успела Галкина открыть рот, чтобы предупредить моряка о клофелиновой добавке, осушил стакан.
Маргарита шумно втянула воздух.
Моряк между тем прикрыл кузнечика барахлом, снова наполнил стакан и поднес к носу одержимого делирием. Тот вцепился в стаканчик зубами, пуская струйки мимо рта, проглотил содержимое, со стоном закрыл глаза. Жизнь вливалась в мученика с каждым глотком.
Амнистированный, любуясь действием алкоголя, высказал вслух то, что подумал каждый:
– Живая вода, твою мать.
И добавил такое, что по эту сторону Минюста ни одному гражданину слышать не доводилась. Даже Рудобельский за двадцать лет службы на флоте ничего подобного не слышал.
– Пожалуйста, выбирайте выражения, здесь дети, – сделала попытку окоротить хама Галкина.
Адам с уважением покосился на рыжую: а она ничего, молодец, не из трусливых.
– Заткнись, а то открою люк и уроню тебя в космос, лярва. – Амнистированный с осуждением рассматривал огненную гриву бортпроводницы.
– Гражданин, – Маргарита подавилась, поняв, что простыми человеческими словами отморозка не достать, – предъявите ваш билет.
– А то высадишь на следующей остановке? – под хохот тюремных дружков издевался тот.
Маргарите точно вожжа под хвост попала:
– Предъявите билет.
– Может, тебе чё другое предъявить?
Хохот усилился, бортпроводница покраснела, как краснеют люди со светлой, тонкой кожей – до ушей, даже слезы выступили.
Рудобельский понял, что пора вмешаться:
– Слышь, обморок, дама при исполнении, так что не бузи, а то гальюн пойдешь продувать.
– Чё-чё? – Плешивый был слишком пьян, чтобы оценить противника.
– Выйдем. – Волевой голос заставил обладателя татуированных перстней насторожиться.
Маргарита с тележкой оказалась между сторонами конфликта.
Рудобельский вновь откатил тележку, и та опять наехала на пострадавшую ногу Галкиной.
У Маргариты от боли и обиды брызнули слезы, силуэт моряка расплылся.
– Да отойдите, вы! – вместо того чтобы извиниться, рявкнул Рудобельский. Без церемоний оттеснил бортпроводницу, навис над типом с татуированными пальцами, схватил за шиворот, выдернул из кресла и потащил за шторку, за которой находились туалеты. Клевреты лысого проявили корпоративную солидарность, потянулась следом.