И кинокомедию «Волга-Волга» они не смотрели, потому что им было не до смеха. Вадим привел их к себе домой. В одной из двух комнат квартиры, которую он занимал с отцом, висела во всю стену карта Советского Союза. Карта была выпущена два года назад, и новые западные границы страны Вадим прочертил красным карандашом. Все трое приникли к карте. Ленькин палец потянулся в глубь Восточной Пруссии.
— Наши уже, наверно, рвутся к Гумбинену, как в первую мировую, — сказал Ленька.
— Стратег ты, Капитоша! — не без яда в голосе заметил Денис. — Кому нужен твой Гумбинен, там Мазурские болота. Уж если ударить, так по портам: на Гдыню, Гданьск, Кенигсберг, а там…
— Ну, вы даете, господа фельдмаршалы! — покачал головою Вадим. — Молотов же ясно сказал, что немцы начали войну по всей западной границе, от Балтийского до Черного моря. С чего же это наши будут наносить главный удар на правом крыле фронта? Самое выгодное — ударом из района Бреста на Варшаву рассечь немецкий фронт надвое, флангом ударной группировки выйти в немецкие тылы, а главным силам, взяв Варшаву, двигаться к Берлину.
— Вообще-то верно, — возбужденно сияя голубыми глазами, согласился Ленька.
— Ух, наши танки сейчас, наверное, шпарят! — тряхнул кулаком Денис.
— Что танки! В тылу у немцев, наверное, уже тысячные десанты выброшены.
— А линкор «Марат» завтра из дальнобойных по Штеттину саданет.
— Эх, скорей бы завтра… Узнать что и как там… Жаль, у нас радио нет, — вздохнул Ленька.
— Тоже будущий капитан! Вот вместо своей шхуны и соорудил бы радиоточку, — не примкнул съязвить Денис.
— Приходите, братцы, завтра с утра ко мне, — пригласил Вадим, — вон же приемник.
Он подошел к стоившему на тумбочке ящику с закругленными углами, щелкнул выключателем — засветилась узкая шкала. Послышался строгий мужской голос. Он перечислял возраста, которые, ввиду объявленной по законам военного времени мобилизации, подлежат призыву.
Ребята приумолкли, посерьезнели их лица. Каждый почувствовал: неотвратимо надвигается что-то грозное и суровое.
2
Неожиданное и непонятное началось на следующий день. В сводке боевых действий сообщалось, что на некоторых участках государственной границы немцам, несмотря на большие потери, удалось вклиниться до пятнадцати километров в глубь советской территории.
Трое друзей сидели около приемника, пришибленные услышанным. Утешали немного цифры вражеских потерь.
— Ничего, — заметил Денис. — Это у них внезапность. А вот завтра-послезавтра подойдут наши и покатятся фашисты колбаской нах хаузе…
Вадим и Ленька полностью были с ним согласны.
Дома Денис теми же словами попытался утешить мать. Но она его не слушала. У нее не просыхали глаза, потому что собирала отца, которому завтра надлежало явиться в военкомат, имея при себе двухсуточный запас продовольствия, кружку, ложку и смену белья.
Мать плакала, а Денис гордился, что его отец уходит воевать с фашистами.
— Опять в кавалерию, пап?
— А куда ж еще? Клинок в руках держать не разучился.
Ах, с какой бы радостью Денис отправился с ним вместе. Да разве об этом заикнешься… Знал Денис, какие услышит в ответ слова: «Твое дело за партой сидеть, матери помогать…»
Ушел отец. Не выдержал Денис, провожая его, заплакал. Отец обнял сына, поцеловал, сам смахнул пальцем слезу и вскочил в вагон…
А потом потянулись дни — один тревожнее другого. Болью в сердце отдавались названия взятых врагом городов: Минск, Витебск, Кривой Рог, Каунас, Вильнюс, Рига… Друзья начали понимать, что дело не в запоздалом подходе к фронту наших главных сил, а в чем-то большем. Но в чем? После речи Сталина 3-го июля кое-что прояснилось. Немецкая армия имеет преимущество в танках, в самолетах, в другой технике. Предстоит долгая и жестокая война, Отечественная война, как в 1812 году. И все же продолжали их мучить неразрешенные вопросы. Почему враг оказался сильнее? Ведь до войны сам народный комиссар обороны сказал, что войну мы будем вести только на чужой территории… Даже пели: «Своей земли не отдадим ни пяди…» Был же Хасан, был и Халхин-Гол… Расколотили самураев… А теперь? Ведь в бой-то идут те же красноармейцы, кадровые бойцы 38-го и 39-го годов…
Читали в газетах о зверствах фашистов на занятых территориях, и гнев закипал в юных сердцах. Ходили всей троицей в военкомат, просились добровольцами. Турнул их оттуда пожилой капитан и приказал не показываться больше на глаза. Вадим пожаловался отцу. Иван Иванович, усталый, чуть сгорбившийся за месяц войны, ответил: