И вдруг жестокое сражение за Вознесенск. Залпы, залпы, залпы…
А когда земля набухла влагой и начала расползаться под колесами, путь все чаще стали преграждать речки, ручьи, балки, овраги с крутыми и обрывистыми берегами, заболоченные поймы. У Чулкова создавалось впечатление, что чем ближе государственная граница, тем медленней они продвигаются.
В Молдавии фронт остановился. Денис впервые за все военные годы почувствовал: сделай он еще десять шагов — упадет и не встанет. Уж на что было тяжко в день форсирования Днепра, все же тогда он не ощущал такой измотанности.
Это ощущение испытывал не он один. Даже двужильный Колесников передвигался, подволакивая ноги.
Единственным человеком, бодро себя чувствовавшим, оказался Николай Сурин, недавно возвратившийся из госпиталя. Ноги его были в сизых рубцах, однако рубцы ходить не мешали. В госпитале его нашла награда за форсирование Днепра, а здесь, в полку, вторая.
Полковник Серов отбыл в тыл для формирования одной из многочисленных частей РС. Назаров получил звание подполковника и вскоре был назначен командиром полка.
После того, как перешли к обороне, в полку опять состоялась церемония награждения, Чулков получил второй орден Славы. Награждена была и Галя.
Несколько раз Денис видел ее издали, но не осмеливался подойти. А однажды столкнулся с нею в коридоре штаба полка. Денис отдал честь и сказал:
— Здравствуй, Галя.
Она молча, не взглянув на Дениса, козырнула в ответ и обошла его, словно столб. Он выбежал вслед за ней на крыльцо, хотел окликнуть, но она так независимо шагала серединой улицы, гак высоко держала голову, что решимость Дениса остановить ее мгновенно улетучилась,
«Гордость — вот что руководит ею, — вдруг сказал себе Денис, — Значит тогда, во время нашего разговора в поле, я уязвил ее в самое сердце... Да, гордость… Этого она не простит»,
Конечно, он хотел бы, чтобы она снисходительно отнеслась к его ревности… Полно, так уж и хотел бы? Нет, он не ребенок и обязан нести ответственность за каждый свой поступок, за каждое слово… Просто, наверное, рано полюбил он эту девушку.
3
— Денис! Тебя срочно, немедленно к командиру полка!
— Макар едва перевел дух, так он спешил застать Чулкова в хатенке, где они стали на постой.
— Так как же все-таки: срочно или немедленно? — пошутил Денис, заканчивая соскабливать безопасной бритвой пушок на подбородке.
Макар почесал за ухом и грустно сказал:
— Меня вот оставляют. А тебя, видно, на ответственное задание.
Так и вышло, как предсказал Макар. Около штабной избушки стоял незнакомый «виллис», мотор его нетерпеливо фырчал.
Чулков смекнул — это за ним.
— Поедете в распоряжение командира гвардейской дивизии полковника Казакова, — сказал Назаров.
— Что я буду делать в дивизии, товарищ гвардии подполковник?
— Казаков объяснит. Но если коротко: выдашь в нашу честь один-другой залп по фашистам.
Чулков встрепенулся.
— Я отправляюсь во главе батареи?
— Почему батареи? Во главе полка, — Назаров рассмеялся, но резко оборвал смех, — Будешь, если потребуется, корректировать огонь всего полка. Смотри, не ударь лицом в грязь.
Полк гвардейских минометов по-прежнему входил в состав армии генерала Зарухина.
Денис однажды попытался через Виноградова разузнать о члене Военного Совета Зеленкове. Оказалось: Иван Иванович месяц назад ранен во время бомбежки и лечится в тылу.
О гвардейской дивизии, куда теперь ехал, Чулков был наслышан. Особенно о ее командире полковника Казакове. Говорили, что Казаков представлен командующим фронтом генералом армии Малиновским к званию Героя Советского Союза…
«Виллис» остановился около командного пункта командира дивизии. Денис решил, что увидит человека почтенных лет, и предстал перед полковником, которому не было тридцати. Да и вид полковника не очень-то соответствовал его славе. Тощий, легкий, под стать ему, Чулкову, только ростом повыше. И не сутулился, как все высокие, и хотя не был широк в плечах, но то ли от манеры держаться, то ли от десятка орденов, красовавшихся на груди, казался широкоплечим, сильным. Ширину плеч подчеркивала и тонкая, как у горского джигита, талия.
Шаг у него был пружинистый, мягкий. Казалось, что он сначала пробует тверда ли земля, а потом уже ставит ногу. Такая походка бывает у охотников. Взгляд у комдива казался пристальным, цепким, прожигающим. Казаков производил впечатление стойкого и твердого. Все у него было твердо: и руки, и черные, плотно лежавшие волосы, расчесанные на косой пробор, и манера говорить, — внятно и точно.