— Умели строить в старину, — заметил он и добавил: — Разрушать ее полковой или дивизионной артиллерий, я надеюсь, не пытались?
Командарм усмехнулся.
— Как же, пытались. Правде, до сих пор не знаю, кому принадлежит эта лихая инициатива.
Михаил Николаевич охотно рассказал, что собой представляет крепость. Оснащена девятью бастионами, два из них обращены к Днестру. Бастионы окружены глубоким рвом с каменным эскарпом и контрэскарпом. Чтобы проникнуть в крепость через ворота, надо преодолеть четыре подъемных моста. За толстыми стенами грозного укрепления располагалась средневековая генуэзская цитадель с восьмью башнями-бойницами, которые также обведены с трех сторон рвом, наполненным водою.
Гитлеровцы возлагали на крепость большие надежды. Ее модернизировали, прорубили много дополнительных амбразур. На бастионах установили крупнокалиберные пулеметы и орудия, из которых легко простреливались оба берега Днестра и три крупных населенных пункта. Вокруг крепости соорудили доты.
— А если попробовать поковырять доты тяжелыми орудиями? — не то спросил, не то предложил Малиновский.
— С вашего разрешения распоряжусь ударить прямой наводкой.
— Ударьте. Кстати, проверим меткость артиллеристов генерала Радова.
Грянул выстрел. Артиллеристы, еще ранее выдвинутые для стрельбы прямой наводкой, успели пристреляться, в цель угодили первым же выстрелом. Укрепление окутало дымом. Когда он рассеялся, дот стоял невредимый, только на одной из его стен появилось темное пятно.
— Н-да, как мертвому припарка, — отметил Малиновский. — Прошу теперь в стену крепости.
И снова грохнуло орудие. Тяжелый снаряд вонзился в серую стену, взорвался: жирный черный дым долго не рассеивался. И этот снаряд мало что дал, — он сделал лишь едва приметную щербину в стене.
— Действительно, никакого эффекта, — с досадой сказал командующий. — Что ж, Михаил Николаевич, ваши доказательства весомы и убедительны. Сожалею о своих претензиях и упреках. Приказ о прорыве вражеской обороны на вашем участке отменяю. Атаки прекратите, по плацдарм, конечно, надо сохранить. Закрепляйтесь поосновательней, чтобы никакие неожиданности вас не застали врасплох. Не скрою, Михаил Николаевич… Не за горами пора, когда немцы добровольно оставят и крепость, и доты, и все другие укрепления, а ваша армия по-прежнему будет ударной.
Он встал и вдруг с удивлением спросил:
— Вы чем-то встревожены, Михаил Николаевич?
— Минут через десять начнется артналет. У них, как в аптеке, минута в минуту. Вот и приходится помнить: береженого бог бережет.
Малиновский улыбнулся.
— Какие вы тут религиозные стали!
— С волками жить — по-волчьи выть. Очень прошу вас поспешить, товарищ командующий. Нехорошее у меня предчувствие.
Командующий еще раз окинул взглядом все вокруг и, подчинившись настойчивости командарма, заспешил к укрытым в лощине машинам. Не успели они подойти к ним, как грянул залп. На том месте, где был наблюдательный пункт командарма, поднялись огромные клубы пыли.
— Вот вам и не верь в предчувствия! — вздохнул Зарухин.
Малиновский крепко пожал ему руку.
— В долгу у вас, Михаил Николаевич.
В штабе армии, куда они вскоре добрались, доложили: армейский НП разрушен прямым попаданием.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Необычным выдалось военное лето сорок четвертого года в Молдавии. Фронт прекратил наступательные операции, и настала тишина. На час ли, на день — все равно хорошо. Тысячи людей вздохнули с облегчением. Великая благодать для человека, когда тихо!
В этой тишине порой раздавался выстрел, изредка — пулеметная очередь. Волна сотрясенного воздуха катилась по разнеженной земле долго, гулко и терялась в лиловых далях. После шквала огня и грохота эти одиночные выстрелы лишь подчеркивали глубинную, девственную тишину молдавских равнин и были столь чужды здесь, как если бы в чистом родниковом ручье вдруг заметались в струях березовые щепки, волоча за собой по дну ломающиеся тени. Уплывут они, и еще чище, еще прохладней покажется вода в ручье.
И все-таки тишина на равнинах обманчива. Люди в прокопченных гимнастерках зарылись глубоко в землю. Вся жизнь шла там, в траншеях и блиндажах, жизнь скрытная, суровая, взрывоопасная.