В несколько прыжков Денис очутился рядом с дерущимися. Он хотел напасть на солдата сзади, но вдруг мелькнула ладонь, и острая невыносимая боль под ложечкой — ни вздохнуть, ни выдохнуть — переломила его пополам. В глазах потемнело, он подался вперед и, наверное, упал бы, если бы мощный удар в подбородок не опрокинул его на спину. Он проехался спиною по земле, и это возвратило ему дыхание. Бешеная злость, стыд и грозящая смертельная опасность заставила Дениса вскочить и вырвать из кобуры пистолет.
— Руки вверх!
Солдат рванулся к нему, бросил горсть земли в лицо. Денис нажал на спуск. Грохнул выстрел. В то же мгновение Денис инстинктивно отскочил в сторону, это спасло ему жизнь. Кинжал, брошенный умелой рукой, пропорол гимнастерку под мышкой слева. Руку будто ожгло.
Чулков через силу приоткрыл запорошенные глаза, увидел Сурина и солдата, схлестнувшихся в беспощадном поединке. Враг был силен, хорошо подготовлен, но и Сурин не страдал слабостью. Стрелять было опасно — мог угодить в Николая. К тому же солдат этот был нужен живым, непременно живым.
Денис шагнул к катающимся на земле людям с намерением оглушить солдата рукояткой пистолета, но того будто пружиной подбросило с земли. Пистолет, описав дугу от удара ребром ладони сверху вниз, отлетел. Состояние ошеломленности длилось секунду. Потом наступил тот знакомый Денису момент, когда нервы и мускулы как бы сплетаются в единый узел.
Противник владел приемами самбо, но он и предполагать не мог, что кое-какие познания в этом виде борьбы есть и у Чулкова. Оставалось последнее и единственное — взять врага обманом и хитростью.
Денис сделал вид, что панически отступает. Солдат прыгнул на него, стараясь схватить за волосы. Этого и ждал Чулков. Завладев рукой врага, он изо всех сил рванул его на себя, перебросил через голову и вывернул руку, заломив ее за спину.
Солдат дико взвыл. Этот его звериный вой был слышал даже сквозь оглушительный рев пролетевших над головой «юнкерсов». На этот раз самолеты не сбросили бомбы и вскоре скрылись за туманной дымкой горизонта.
— Николай! Ремень скорее!
Диверсант, превозмогая боль, пытался сбить Чулкова ногами. Но теперь он был не страшен. Пришлось придавить мощную шею врага каблуком.
Подоспел Сурин.
— Ах, ты гад! Грозил мне вспороть живот!..
— Вяжи, как можно туже. Не жалей!
— Пощадите… Пощадите, братцы. Я же свой. Свой я! О-о-о!
— Да неужто кровный брат?! — заорал Сурин. — А кому же ты сигнальчиками титикал?!
— О-о-о! — раздался почти волчий вой в ответ. — Меня заставили. Заставили-и! А-а-а!
Наконец, связали, усмирили врага, применив немалые к тому усилия. Он затих. Чулков отыскал пистолет и только тут обратил внимание на слова Сурина.
— О каком таком титиканье говоришь?
— Понимаешь? Сам видел, как тип этот подавал сигналы «юнкерсам»… Ти-ти-ти… Ах, гад!.. Попался… Выследил я тебя. Теперь у нас потитикаешь.
Он говорил, утирая кровь с лица, и одновременно рыскал глазами по земле.
Вспомнил и Чулков о коробочке в руках солдата.
— Нашел! — раздался из зарослей кукурузы торжествующий крик Сурина. — Нашел его штуку!..
— Давай сюда. И подними кинжал.
Николай торжественно передал радиомаяк Чулкову. С виду обыкновенный карманный фонарь. И не поймешь, как его открывать. Повертев в руках незнакомый предмет, Денис сунул его в карман.
— Специалисты разберутся. Потащили субчика.
3
Вражеского агента — а в том уже не было сомнения — доставили к Назарову. Выяснилось, что к полку он отношения не имел. У него нашли документы на имя Стрельникова. Солидные были бумаги. Работник штаба армии. Связист. Пользовался правом свободного передвижения. Документы, как и предполагали, оказались липовыми.
Агент заговорил сразу же. Он упал перед Назаровым на колени и, басовито воя, захлебываясь словами и слезами, запричитал:
— Я все… все скажу. Пощадите! Детями своими молю.
— Много их у вас? — спокойно и внешне как бы вполне доброжелательно спросил командир полка.
— Пятеро. И все мал-мала меньше.
— Где живут? Адрес.
Агент стал рассказывать. Он попал в плен еще в сорок первом. Содержали его в концентрационном лагере. Потом послали в специальную школу. Разумеется, с его согласия. Так как до сдачи в плен Гальский (такова была истинная фамилия диверсанта) служил в артиллерийском полку, его стали готовить на сбор разведывательных данных, нацеливаясь на гвардейские минометы. О «катюшах» немцы почти ничего не знали. Сведения были самыми общими, путаными и очень страшными. С того дня, когда был дан первый залп под Оршей, уничтоживший все и вся на этой крупной железнодорожной станции, не отпускал гитлеровцев страх перед «катюшами».