— Чулков Денис Николаевич! — Вскинул глаза на друзей. — Есть такой?
— Есть, есть.
Чулков подошел, взял из рук курьера бумажку. Это была повестка из райвоенкомата с предписанием явиться завтра в одиннадцать ноль-ноль, имея при себе паспорт, справку из школы и, если комсомолец, то комсомольский билет.
Пока Денис читал, такие же повестки Круглов вручил Леньке и Вадиму.
— Ну, молодняк, желаю счастливо отвоеваться да живыми домой вернуться, — оказал старик и, с трудом вытаскивая из грязи сапоги, направился к своей ошарпанной повозке.
— Дождались, братцы! — возбужденно воскликнул Вадим. — Уговор: всем троим проситься в одну часть.
— С подлинным верно! — заключил Ленька.
Разыскали на поле бригадира, показали ему повестки, зашли к одноклассницам, попрощались. Раи среди них не было — она уехала к тетке на Волгу и будто бы поступила учиться в медицинское училище.
Мать уже знала про повестку и, как водится, встретила Дениса слезами. Впрочем, она успела собрать все необходимое, и готовый вещмешок («сидор»), привезенный Денисом от тети Оли, дожидался хозяина в переднем углу избы.
Когда на следующий день Денис и оба его приятеля явились в военкомат, им было объявлено, что они, а также еще несколько человек из их класса, направляются в военное училище.
В тот же день в поселковой поликлинике все трое благополучно прошли медицинское обследование.
2
На станции около эшелона, к которому прицепили несколько теплушек для новодольских новобранцев, собралась толпа.
Сколько раз Денис видел такие проводы! Теперь самого провожали.
Толпа, в основном женщины, пела, стонала, рыдала. От суеты, невообразимого гвалта у Чулкова звенело в ушах, болела и чуть кружилась голова.
Что-то говорила мать, глотая слезы. До сознания дошли только два слова:
— Береги себя.
До чего она маленькой, тоненькой показалась. Беспомощная, убитая горем. Одна, совсем одна остается.
Жалость, нежность, раскаяние — немало он ей доставлял горя и забот — все это смешалось в душе Дениса.
— Мама! Мама! Не плачь! Ну не плачь же! Не на фронт ведь еду — в училище, — успокаивал он мать, вспоминая, как она год назад после его приезда из Москвы со слезами на глазах повторяла: «Зачем раньше времени своей и моей смерти ищешь? Ведь не переживу я, коли тебя убьют». Никаких оправданий мать не хотела слышать. Только страдание жило в ее изболевшейся душе.
Какой-то прихрамывающий мужчина в гимнастерке без петлиц могучей лапищей сжал плечи Дениса, оттащил его от матери и заорал в самое ухо:
— Пей, молодец-удалец!
Стакан с водкой клацнул о зубы Дениса, и обжигающая жидкость полилась в рот, потекла по подбородку, за воротник.
— Да не пьет, не пьет же он! — услышал Денис голос матери.
Она уцепилась за цветастый кушак хромого и всем на удивление оттащила мужика в сторону. Одолела детину в два раза выше себя ростом. Откуда столько силы взялось!
Мужчина загоготал, пробасил:
— Научится гвардеец!
От выпитого Денису стало легко и весело. Он покорно начал жевать помидор, сунутый в руку матерью. Она уже не плакала: в последние эти минуты, не отрываясь, смотрела на сына. Подошли Вадим и его отец. Иван Иванович был в кожаном потертом пальто и в кожаной фуражке, Поздоровался с матерью, крепко пожал руку Денису. Улыбнулся.
— Ну, будь достоин отца. Слышал — воюет он неплохо. — Обнял обоих друзей. Взглянул в глаза одному, другому. — Помните: вы теперь не мальчики, а воины, защитники Родины. Помогайте друг другу, выручайте в беде. Особенно тебя, Денис, прошу, ты уже понюхал пороху — догляди за Вадимом, а то…
— Папа, ну к чему это? — с досадой перебил Вадим.
— Все будет в порядке, Иван Иванович, — заверил Денис..
— По вагона-а-ам! — донеслось от головы состава.
Мать бросилась Денису на шею. Спазма сжала его горло и глазам стало горячо. С трудом разжал сцепленные у него на затылке руки матери и прыгнул вслед за Вадимом в распахнутую дверь теплушки.
Грянул взрыв прощальных возгласов, разудалых переборов гармоники, еще громче заголосили матери — и эшелон, резко дернувшись, тронулся. Последним в теплушку, верный своему правилу опаздывать, вскочил Ленька.
Поезд набирал ход. Позади осталась родная станция, милая сердцу речка Савола с широкой зеленой поймой.
В вагоне будущие курсанты вразнобой пели песни.
— Тихо! — резко сказал обычно деликатный Вадим. Сквозь суженные веки искрой сверкнули глаза. — Давайте общую споем. — И сам запел высоким баритоном: