— Ну в тот раз, когда документы закапывал?
Лицо Ивана Ивановича посуровело, и он с неудовольствием ответил:
— Э, да стоит ли об этом?
— А все-таки?
Учитель долго молчал, потом назвал какой-то Стародубский район.
Отец сидел в расслабленной позе уставшего человека, лениво потягивал толстую и ужасно вонючую цигарку, но услышав о Стародубском районе, весь напрягся. Потом резво встал, сделал шага два в сторону и снова бросил острый взгляд на фуражку.
— А ну-ка сними ее.
— Кого ее? — удивился Иван Иванович.
— Да кепку свою.
Учитель насмешливо фыркнул.
— Или понравилась?
Но кепку все-таки снял.
Рукою с зажатой между пальцами цигаркой отец потер подбородок.
— Ну так вот, Иваныч. Конечно, очень может быть и ошибаюсь… Но кажется мне… Да нет, точно это. Тот самый, кто тебя доставил в лазарет… Словом, это я тебя уволок.
Учитель медленно стал подниматься. Поднимался долго, а потом еще дольше надвигал на голову плоскую, как блин, безобразившую его кепку.
— Н-не может быть!
Отец глядел на учителя исподлобья и глубоко дышал.
— Нет, может. Этим, брат, не шутят. Я сразу подумал, когда еще первый раз о том заговорили. Да все не верил себе, приглядывался.
И надо же случиться такой досаде — отца позвали по неотложному делу. Он оставил обоих, не ведая, как они взволнованы и взбудоражены. Денис, правда, почти ничего не понимал. Что за история произошла у Ивана Ивановича с отцом? Наверное, они уже говорили об этом раньше. А он, Денис, проспал и теперь вот мучился, пытаясь понять, о чем говорил отец с учителем, что случилось тогда, в гражданскую.
Но в тот день Денис ничего нового не узнал. А все началось просто. Еще до поездки в Шиповский лес Николай Семенович сказал учителю: «Непонятное получается… Был ты на гражданской комиссаром полка, должность не маленькая… А теперь — рядовой учитель младших классов в заштатном пристанционном поселке. Да к тому же и не коммунист. В чем дело?»
И вот что рассказал Иван Иванович.
Будучи на Царицынском фронте, он выразил недоверие одному из крупных работников штаба, бывшему офицеру. Тот подал на комиссара полка рапорт вышестоящему начальству. Начальство, также из бывших офицеров, приписало Ивану Ивановичу «небольшевистский подход к военным специалистам». Получил Иван Иванович строгий выговор по партийной линии и был понижен в должности до командира конного взвода разведки. Полк бросили против банд Махно на Украину. Во время одной из разведок взвод окружили махновцы. Порубили всех. Свалили и Зеленкова. Удар клинком пришелся по голове (Иван Иванович раздвинул волосы и показал бугристый рубец от лба до макушки), но живуч оказался бывший комиссар.
Когда очнулся, ползком добрался до рощицы, и, опасаясь, что добытые в разведке документы и партийный билет достанутся врагу, уложил их в кожаный кисет и закопал под деревом.
Пришел в себя только в лазарете, в тылу. Оказывается, кто-то подобрал ого, доставил к своим. Отлежался в госпитале, рана зарубцевалась. Прибыл в полк, доложил о том, что произошло. Ивану Ивановичу не поверили. Свидетелей не было, — кто его привез в лазарет, так и не узнал. Парткомиссия обвинила его в том, что, струсив, он выбросил партбилет, и в партии не восстановила.
К тому времени война закончилась. Иван Иванович демобилизовался в звании красноармейца, уехал на родину, женился. Долго работал грузчиком в порту, потом пошел учиться на рабфак…
Все это и прослушал Денис — он сладко спал, сломленный истомой июльской ночи. А до той поры долго размышлял над только что услышанным: что же такое произошло у отца с учителем?
Денис лежал с открытыми глазами на душистом сене, заботливо укрытый какой-то одежиной отца, и все думал, думал… Но, видимо, от лесного воздуха, от обильного ужина его разморило.
Когда открыл глаза, было еще темно. Над головой острыми иглами блестели звезды. А совсем рядом задушевно звучала песня:
Вечерний звон-н.»
Вечерний звон-н…
Денис узнал голос отца. Учитель и другие мужики-лесорубы подхватывали:
Бом-м!..
Бом-м!..
Бом-м!..
И столько очарования было в этой песне, что Денис неожиданно всхлипнул от полноты чувств. Хотелось обнять весь мир. Хотелось совершить что-то великое, неповторимое. Но… он опять уснул. Сквозь чуткую дрему где-то на грани сна и сказки цветными брызгами разбивалось это: «Бом-м!.. Бом-м!..»
Но есть, есть справедливость на свете! Разговор, прерванный в лесу, продолжился в их доме. Отец и учитель зашли, чтобы выпить по маленькой за хорошее начало, а главное, наверно, поговорить.