— Они списали все на адреналин, — говорит она. — Я должна была понять.
Доктор Миллиган прочищает горло.
—Только, чтобы быть полностью уверенными, давайте сделаем еще и рентген, прежде, чем вы уедете завтра. Вы не против, Эмма?
Она кивает, но Гален может сказать, что это просто рефлекс.
Гален вызывает к такси, чтобы отвезти ее обратно в отель; он не может подвергнуть Эмму очередной прогулке по пляжу, где погибла ее лучшая подруга. Тем более, он не уверен, как долго еще сможет оставаться в одной комнате с ней, чтобы не пустить в ход свои руки — или губы — чтобы утешить ее.
Это будет долгая ночь.
Глава 19
Доктор Миллиган закрепляет рентгеновский снимок на экране.
— Вот смотри, Гален, здесь твои кости утолщаются для защиты внутренних органов. Там, где у обычных людей ребра, у тебя что-то наподобие сплошной костяной пластины, вроде ракушки. А это рентгеновский снимок Эммы, — говорит он, переключая свет на другой снимок на белой коробке. — Видишь, на первый взгляд, выглядит, как обычные ребра. Но если приглядеться, можно увидеть тонкую прослойку костяной пластины, скрепляющую их между собой. Пусть и не столь прочную, как у тебя. Честно говоря, ни одна из ее костей не сравнится по плотности с твоими.
— Но что это значит? — хмурится Гален.
Я рада, что Гален не единственный, кто испытывает затруднения, пытаясь понять доктора Миллигана. Мои мысли все еще курсируют между сквозняком, который чувствуется как шквальный ветер в этом безразмерном больничном халате, и предположением доктора Миллигана, что я доживу до ста семидесяти пяти лет. Это немного странно, даже в таких обстоятельствах. Я в сотне миль от дома, полуодетая, в комнате с двумя мужчинами, которых едва знаю. Будучи вырванным из контекста, последнее предложение заставляет задуматься, куда подевался мой здравый разум. Блин, да и в контексте тоже.
Доктор Миллиган пожимает плечами.
— Сложно сказать. Полагаю, здесь возможны различные объяснения. Существует еще множество всего, чего я не знаю о твоем виде, Гален. К примеру, как протекает процесс взросления. Может, из-за того, что Эмма выросла на суше, ее кости не смогли полностью развиться. Как и окраска ее тела. Возможно, на организм Сирен действует какой-то элемент в морской воде, запускающий процесс выработки пигментов. Хотя это всего лишь догадка. Правда, не знаю, что еще добавить.
Гален смотрит на меня, и забота так и светится в его глазах. Я знаю, он всегда беспокоится, когда я веду себя слишком тихо. Вот бы он удивился, узнай, что я так обычно себя и веду, если его нет поблизости.
— Эмма, у тебя есть вопросы к доктору Миллигану?
Я закусываю губу, кутаясь поплотнее в больничный халат.
— Как мне удается говорить с рыбами? Почему они все понимают английский? Только не говорите, что это магия.
Это не тот вопрос, который я хочу задать, но он выиграет мне лишних пару минут собраться с силами. И вернуть уверенность, которая покидала меня каждую секунду, стоило мне переодеться в этот халат.
Доктор Миллиган улыбается и снимает очки. Вытирая их полой своего белого халата, он говорит :
— Как видите, моя дорогая, Гален убежден, что и к этому причастна генетика. А уж если тут действует генетика, я навряд ли могу назвать это магией. К тому же, я не уверен, что рыбы могут воспринимать язык, столь сложный, как английский. Если бы они его понимали, разве кто-нибудь забрасывал бы удочку, верно? Рыбаку достаточно было бы опустить ведро в воду и приказать своему дневному улову в него заплыть, — он усмехается. — Но если строить догадки — то я бы сказал, что это связано со звуком вашего голоса. Нам ведь уже известно, что многие виды морских животных общаются между собой при помощи звука. К примеру, киты и дельфины. Возможно, ваш голос имеет особую частоту или звучание, которое они понимают. Возможно, они воспринимают вовсе не то, что вы им говорите, а как вы это произносите. К сожалению, у меня нет оборудования для проверки этой теории, или хотя бы возможности раздобыть его прямо сейчас.
Я киваю, неуверенная, как мне стоит отреагировать на это. Да и вообще на все.
— Есть что-либо еще, что тебя беспокоит, Эмма? — спрашивает Гален, удивляя меня.
Я задаюсь вопросом, зачем понадобилась вся эта возня с рентгеном, если Гален и так умудряется видеть меня насквозь. Как прошлым вечером, в отеле. Когда я наконец-то оделась, проторчав сорок пять минут в душе, выплакивая накипевшее, я обнаружила на своей подушке коробочку клубники в шоколаде и спящего Галена, свернувшегося калачиком на своем уродливом диванчике для влюбленных.
Я прочищаю горло.
— Доктор Миллиган, я не знаю, говорил вам Гален или нет, но мой отец был врачом. Он лечил все мои насморки, царапины, делал прививки. Когда он умер, его сменил его друг, доктор Мортон. Как они могли не обратить внимания на строение моих костей, мой замедленный пульс? Вы же не думаете, что они не заметили бы, что мое сердце находится в другой половине грудной клетки. Я имею в виду, вы уверены в правильности прочтения моего рентгена? Вы же не занимаетесь лечением людей, а специализируетесь на ветеринарии, верно? Вы могли ошибиться.
Гален беспокойно ерзает на стуле. И пока металл с полиэстером не относятся к причиняющим неудобство материалам, полагаю, именно мой вопрос вывел его из зоны комфорта.
Доктор Миллиган подкатывает свой стул на колесиках к столу для осмотра, на котором сижу я. Рефлективно, я склоняюсь к нему, сминая тонкую полоску бумаги, отделяющую меня от винила. Он похлопывает мою руку.
— Эмма, моя дорогая, естественно, вам трудно во все это поверить. И вы правы, я правда не лечу людей, как ваш отец. Но не нужно быть человеческим врачом, чтобы увидеть разницу между моим рентгеновским снимком, Галена и вашим, — в подтверждение, он склоняет свою голову в сторону стены, где на экране светятся снимки наших костей. Затем наклоняется еще.
— Хороший ракурс, — он резко вскакивает на ноги, оставляя за собой вращающийся стул.
Мы с Галеном наблюдаем, как доктор Миллиган лихорадочно меняет снимки местами: свой рентген, мой и Галена.
— Разве это возможно? — говорит он, глядя на нас поверх своих очков, так нахмурив брови, что они стали смахивать на целующихся гусениц.
Гален встает и скрещивает руки, вглядываясь в светящийся экран. Наконец, он говорит:
— Кажется, я не совсем понял, что вы имеете в виду. Что вы увидели?
Доктор Миллиган переводит взгляд на меня, и от своего восторга, кажется, он разом помолодел лет на десять. Я мотаю головой, не в состоянии выдать ни одного приличного предположения. Доктор Миллиган не теряется.
— Первый рентген мой, человеческий. Последний — Галена, Сирены. А между ними снимок Эммы. Это очевидно. Так очевидно, что мне стыдно. Она однозначно не человек. Но и не Сирена.
Услышанное мне не понравилось. Я бы сказала, доктор Миллиган решил, что уже изъяснился яснее некуда и смотрит на нас обоих, словно мы собираемся открыть коробку с подарком, а ему не терпится увидеть нашу реакцию.
Тут на выручку приходит Гален.
— Доктор Миллиган, вы же знаете, когда речь заходит о подобных вещах, я полный ноль. Ради меня, не могли бы вы пояснить нам версию для чайников?
Не люблю я, когда Гален производит на меня впечатление. Стоит мне только выстроить у себя в голове образ заносчивого королевича, как он тут же переворачивает его с ног на голову, портя всю картинку.
Доктор Миллиган усмехается:
— Конечно, мой мальчик. Эмма ни человек, ни Сирена. Она является и тем, и другим. Хотя я не знаю, как такое возможно. ДНК Сирен весьма отличается от человеческого.
Гален отходит назад и плюхается обратно на стул. Я бы сделала тоже самое, если бы уже не сидела. Мы оба впериваем взгляды в светящийся экран. Вглядываясь в него, я представляю, как два снимка по бокам совмещаются в один. Кости Сирены и человека сливаются в одно целое, пока на экране не остается единственное изображение: мое. Скомбинированное из двух.