— Пассажир, который… — Он запнулся и добавил. — Жена которого…
Рого осторожно тронул Роузена за плечо и произнес:
— Мэнни, по-моему, он к вам обращается.
Тот высунул голову из-под одеяла, поморгал заплаканными глазами, чтобы привыкнуть к яркому свету, и недоуменно огляделся.
Командир корабля продолжал:
— Простите, сэр, что обращаюсь к вам подобным образом. У меня еще не было возможности выверить список пассажиров. Ваша… Тело вашей жены — на втором нашем катере. Сейчас ее поднимают на борт.
Непостижимым образом этому маленькому человечку с осунувшимся лицом и со стоявшими дыбом слипшимися редеющими волосами, утратившему свою прежнюю веселость и жизнерадостность, удалось собрать все мужество и с достоинством произнести:
— Меня зовут Эммануил Роузен. Прошу вас, позвольте мне быть с ней. Я хотел бы быть с ней рядом. Возьмите меня тоже на борт, пожалуйста…
— Хорошо, — ответил капитан. — Скоро вас примут на борт.
Затем он спросил:
— Сколько среди вас американцев?
Мартин, утративший свои прежние полномочия, казалось, потерял и всякий интерес к происходящему. За него ответил Мюллер:
— Мистер и миссис Шелби с дочерью, мистер Мартин, мистер Рого и я.
— А англичан?
— Двое. Мисс Кинсэйл и… — помедлив самую малость, — мисс Пэрри. Мисс Кинсэйл — пассажирка, а мисс Пэрри из обслуживающего персонала.
— А еще один?
— Это палубный матрос, — объяснил Мюллер. — Он был в нашей группе, которую вел…
Он вдруг запнулся, пораженный тем, с какой быстротой и легкостью он вычеркнул преподобного Фрэнка Скотта из своей памяти. Но прошлое так не хотелось ворошить, и он тотчас продолжил:
— Он турок. Зовут его Кемаль. Он говорит только по-турецки и по-гречески, а по-английски знает всего лишь несколько слов.
Услышав свое имя, Кемаль расплылся в улыбке и помахал рукой.
Немного помедлив, капитан сказал:
— Тогда, полагаю, ему лучше отправиться в Лондон. Оттуда его репатриируют на родину. — Тут он заговорил громче, обращаясь ко всем уцелевшим.
— Я связывался по радио с капитаном «Лондон Тауэра». Он примет всех англичан и европейцев. Во второй шлюпке есть бельгийцы, греки, французская чета, а также несколько англичан из числа членов экипажа. У меня четкий приказ из Вашингтона: взять американцев на борт «Монро» и доставить их в Майами, откуда вы отправитесь домой.
— Ах, Боже мой! — встрепенулась мисс Кинсэйл. — Тогда нам, наверное, надо друг с другом попрощаться!
Сказано это было таким тоном, как будто бы теплоход причаливал, уже приняли швартовы, а пассажиры жали друг другу ручки и чмокались посреди расставленных на верхней палубе чемоданов. Остальные застыли, ошеломленные. Им и в головы не могло прийти, что они когда-нибудь расстанутся, что их несколько странноватая и разношерстная, но тесно спаянная команда, прошедшая через невероятные испытания и лишения, так вот вдруг распадется.
Никто не знал, что и как ей ответить. Дежурное «Приятно было познакомиться» ни в какие ворота не лезло. И уж совсем бестактно звучали бы утешения по поводу гибели Скотта.
Спасла положение Джейн Шелби.
— Как это все-таки ужасно! Мы непременно должны переписываться.
— Да, да, конечно, — отозвалась мисс Кинсэйл. Она странно развела руками и смущенно рассмеялась. — Действительно, как глупо все получилось с моей стороны! У меня и ридикюля с собой нет. Пишите в «Браунс Бэнк», Кемберли. Письмо дойдет, и запомнить очень легко.
Джейн сказала:
— А нам с мужем пишите в Детройт на адрес «Крэнборн Моторс Компани».
Они уже приближались к борту «Лондон Тауэра», выкрашенному в белый цвет от ватерлинии до самой верхней палубы.
Капитан приказал:
— Третий, примете двух англичанок и матроса, американцев доставьте на «Монро». Он вот-вот подойдет.
— Слушаюсь, сэр, — ответил третий помощник.
Они все больше отдалялись от «Посейдона», чей перевернутый киль остро торчал из воды, резко выделяясь на фоне волн. Шлюпка почти вплотную подошла к борту корабля. С грохотом открылись шлюзовые двери, и был подан трап. На спасенных смотрело множество людей, и под их любопытными взглядами Мюллер и Нонни невольно разжали сомкнутые руки и чуть отодвинулись друг от друга. Носовой гребец спрыгнул на небольшую ступеньку, и третий помощник пригласил:
— Англичан прошу на борт.
Затем он повернулся к мисс Кинсэйл.
— Дайте вашу руку. Сейчас вы переоденетесь и согреетесь.
— Позвольте вам помочь, дорогая, — произнесла медсестра и по-матерински обняла Нонни, которая машинально поднялась, когда выкликнули англичан. Она вполоборота посмотрела на Мюллера и беспомощно пролепетала:
— Я англичанка. Надо идти, да?..
Тот был настолько не готов к такому повороту событий, что лишь невнятно пробормотал:
— Ну да… Пожалуй… Может быть…
Сестра уже вела Нонни вверх по трапу.
— Бедняжка, как же вы настрадались! Сейчас вот выпьете чайку, отдохнете, и все как рукой снимет.
Мюллер медленно поднялся на ноги. Лицо его выражало крайнее недоумение и полное непонимание происходящего.
— Нонни! — наконец крикнул он. — Все будет хорошо, слышишь! — И, как бы спохватившись, добавил. — Я приеду за тобой, обязательно!
Джейн Шелби взмахнула руками.
— До свидания, мисс Кинсэйл! Счастливо! Мы непременно напишем!
Вельбот отдал швартовы. Рого, Мартин, семья Шелби и даже Роузен махали руками и кричали:
— До свидания, мисс Кинсэйл! Пока, Нонни! Счастливо, Кемаль! — Все это произошло настолько быстро и так буднично и обыденно, что Нонни даже не успела расплакаться.
До нее донесся голос Мюллера:
— Где мне тебя найти?
— В Фэрхэм Кросс, рядом с Бристолем! Улица Эйвон Террас! — Она кричала что было сил, голос ее летел ввысь, перекрывая шум волн и возгласы остальных. — Дом двадцать семь! Нас там все знают! — И наконец разрыдалась. — О, Хьюби мой, Хьюби!
Мюллер сложил руки рупором и прокричал сквозь рев ветра и волн:
— Я приеду за тобой, Нонни!
Еще не выйдя из тупого оцепенения, в каком он позволил ей оставить себя, Мюллер вдруг ясно понял, что никогда больше не увидит Нонни. Его охватило тихое, опустошающее отчаяние. Что же произошло? Почему он позволил ей уйти? Что же заставило его сделать это? Ах, если бы только она сказала не «Надо идти, да?», а «Можно я пойду?», он, нисколько не кривя душой, тотчас бы ответил: «Нет, никуда я тебя от себя не отпущу».
Он чувствовал, что отчаяние, боль и опустошенность переживает не он один, но и Рого, Роузен, все Шелби и, возможно, даже бедная мисс Кинсэйл. Как утопающий за соломинку, он ухватился за спасительную мысль: «У тебя еще есть последний шанс. Необязательно садиться на американское судно. Шлюпка ведь вернется на „Лондон Тауэр“. Надо остаться в ней, вновь оказаться рядом с Нонни, обнять ее и прижать к себе…» Эта воображаемая картина немного подбодрила его.
Мартин вдруг сказал:
— Послушайте, Рого! Теперь-то, когда все кончилось, можете вы сказать, за кем все-таки охотились? — И тут же добавил, словно его осенило: — Неужели это был Скотт?
Рого повернулся и смерил его холодным, пронзительным взглядом детектива, насквозь буравя его маленькими глазками. Едва шевеля губами, он произнес:
— Да оставьте же вы меня в покое, ради всего святого! Сейчас-то какая разница, охотился я за кем или нет? Все равно этот гад погиб. И моя жена тоже…
Тут он вдруг желчно и холодно добавил:
— Как и та белобрысая дамочка, с которой вы все время тискались. — И снова повернулся к Мартину спиной.
Как ни странно, тот даже не удивился. Напротив, он испытал странное облегчение.
— Так вы все знали?
Рого резко обернулся.
— Да, — ответил он. — Да, знал.
Лишь мгновение Мартин гадал, как это Рого до всего докопался, а потом подумал: ну и что из этого? Может, еще кто-то знал, а толку-то? Но у него сразу, вопреки всякой логике, почему-то отлегло от сердца.
Мюллер все слышал. «Ах ты, паскуда! — подумал он. — Так вот кто ее охмурил!» Хьюго никак не мог взять в толк, какими такими ухищрениями этому седому ссохшемуся коротышке удалось окрутить такую роскошную пышнотелую женщину.