— Хорошо.
— Но, при всемъ томъ, сказалъ Эдвардсъ, когда прошелъ первый пылъ, и онъ успокоился, — я боюсь что мы всѣ трое нарушили законъ. Оставимъ себѣ пока животное, такъ какъ никого нѣтъ, кто могъ бы насъ выдать. Но какъ оборвались собаки? Я видѣлъ ихъ привязанными, проѣзжая мимо хижины.
— На бѣдныхъ животныхъ сильно подѣйствовалъ оленій духъ, отвѣтилъ Натти. Посмотрите, вѣдь ремни все еще висятъ y нихъ на шеѣ. Греби къ берегу, я хочу хорошенько взглянуть на все.
Но когда лѣсничій вышелъ на берегъ и ближе осмотрѣлъ ремни, то лицо его измѣнилось, и онъ задумчиво покачалъ головой.
— Нѣтъ, здѣсь былъ въ ходу ножъ: этотъ ремень не перерванъ или откушенъ, и я боюсь, что въ этомъ вина не Гектора.
— Развѣ разрѣзана кожа? спросилъ Эдвардсъ.
— Я не могу вѣрно опредѣлить это, но вижу, что она не искусана и не разорвана.
— Неужели мошенникъ Долитль осмѣлился сдѣлать это?
— Да, да, онъ суется туда, гдѣ нѣтъ опасности, отвѣтилъ Натти. Онъ любопытенъ, но хорошо бы сдѣлалъ, если бы не подходилъ къ моему жилищу.
Чингахгокъ между тѣмъ сказалъ, осмотрѣвъ ремень:
— Разрѣзъ ножа: острый клинокъ и длинная рукоятка. Сдѣлавшій это боялся собакъ.
— Почему ты это видишь? спросилъ Эдвардсъ. Какъ можешь ты говорить такъ увѣренно?
— Слушай, отвѣтилъ старый воинъ: ножъ былъ острый, потому что разрѣзъ гладокъ; рукоятка длинна, потому что человѣческая рука не можетъ достать отъ одного разрѣза до другаго. Но что это былъ трусъ доказываетъ то, что человѣкъ храбрый разрѣзалъ бы ремень y шеи собаки.
— Клянусь, что Змѣя вѣрно попалъ! вскрикнулъ Натти. Негодяй Долитль взлѣзъ на скалу позади конуръ, и ножемъ, привязаннымъ къ длинной палкѣ, разрѣзалъ ремень.
— Что же могло побудить его къ этому? спросилъ Эдвардсъ.
— Что же, какъ не его любопытство! отвѣтилъ Натти.
— Да, это правда, замѣтилъ молодой человѣкъ. Дайте мнѣ челнокъ, я поѣду, и, можетъ, еще успѣю во-время, чтобъ показать ему его дѣло.
Предложеніе было принято, и не прошло пяти минутъ, какъ легкій челнокъ скользилъ по зеркальной поверхности озера. Скоро онъ исчезъ за мысомъ и направился къ берегу. Чингахгокъ тихо слѣдовалъ въ лодкѣ, a Натти, держа собакъ и съ ружьемъ на плечѣ, направился къ хижинѣ сухимъ путемъ.
Глава седьмая
Между тѣмъ какъ на озерѣ происходила описанная нами травля, Елисавета и Луиза гуляли по холму; пройдя въ незначительномъ разстояніи отъ хижины Натти Бумпо, разговаривая, онѣ весело достигли вершины горы, и, покинувъ широкую дорогу, искали тѣни деревъ на ближнихъ тропинкахъ. День становился жаркій, и свѣжая прохлада незамѣтно увлекала разговаривавшихъ дѣвушекъ все глубже въ лѣсъ. Изрѣдка представлялись глазамъ ихъ вырубленное пространство и чистая кристалообразная поверхность. Нигдѣ не было видно ни души, и только изрѣдка раздававшійся по долинѣ стукъ гремящихъ телегъ и удары желѣзодѣлательныхъ молотовъ доказывали, что страна не совсѣмъ необитаема. Вдругъ Елисавета вздрогнула и сказала.
— Слышите, Луиза! это, кажется, крикъ ребенка! нѣтъ ли здѣсь по близости просѣки, или не заблудилось ли гдѣ дитя?
— Иногда это случается. Но мы пойдемъ на крикъ. Быть можетъ, путешественникъ томится въ горахъ.
Побуждаемыя этою мыслію, дѣвушки быстрыми и нетерпѣливыми шагами направились на звуки, которые, казалось, глухо и печально раздавались изъ чащи лѣса. Неоднократно казалось Елисаветѣ, что она уже видитъ страдальца, какъ вдругъ Луиза схватила ея руку и сказала, указывая назадъ:
— Посмотрите на вашу собаку!
До сихъ поръ вѣрный Браво ни на минуту не отставалъ отъ Елисаветы, но онъ лишился своей дѣятельности отъ старости и бездѣйствія, и тихо слѣдовалъ за ней, вмѣсто того, чтобы бѣжать; когда же путешественники останавливались, чтобы любоваться видомъ или садились на землю, то онъ ложился спать. Оглянувшись по зову Луизы, Елисавета увидѣла, что собака совершенно переродилась: глаза ея были неподвижно устремлены на отдаленный предметъ, она держала голову низко, и ощетинила шерсть, какъ бы отъ страха или злости; послѣднее было болѣе вѣрно, ибо она издавала рычанія и необыкновенно скалила зубы, такъ что дѣвушки могли бы испугаться ея, еслибъ не знали ея тихаго нрава.
— Браво, Браво, успокойся, сказала Елисавета: что ты видишь, мой старый, вѣрный песъ?
При звукѣ голоса Елисаветы злость собаки, вмѣсто того, чтобы уменьшиться, видимо увеличилась. Она вскакивала, бросалась къ ногамъ своей госпожи, громко выла и выказывала свое раздраженіе ворчливымъ и отрывочнымъ лаемъ.