Конец связи. Толян ручонки потирает, чуть не в пляс:
- Сглотнула наживочку! Придет! Ух и драть ее буду - как врага народа! До утра!
На том и расстались, машина просигналила.
А на следующее утро, на разводе - как обухом: переводят меня! На верхний склад - огребщиком! Бац! И - из офицерского базара долетает: ночью на нижнем пожар был.
Будка сторожа сгорела. Со сторожем вместе. Кразист уже только головешки застал.
"Эх, - в голове молниеносно, - значит, не пришла Верка! В одиночку килограмм водки пришлось! Ну, и не проснулся даже, наверно, задохся во сне! Уж не чурки ли эти злосчастные закинул?" Вечером Вовчик с Андрюхой наперебой - подробности. А какие там подробности? Прах и тлен. Суета сует. Белка с Жуликом остались - они под будкой всегда ночевали - сумели выскочить. Толян-то - даже шапку продать не успел - накануне закончил как раз. И покупатель уже был - час торговались, сошлись на семидесяти.
- А мы теперь у Юрка в бригаде.
- И как?
- Пять возов, вся жопа в мыле!
XVIII
Про лесоповал полезно знать всем. Не потому даже, что "не зарекайся", но - мы ведь лесная нация, не монголы. Наше жизненное пространство - всего лишь проплешины, от леса расчищенные. "Степь да степь кругом", - это он, значит, за границу заехал, к самостийникам. У нас бы следовало: "выруба кругом". Но о вырубах - чуть дальше.
Нынче валят двумя способами: вручную - бензопилой "Урал-электрон" ("Дружба" - из области преданий) и валочными машинами. Что-то вроде танка, только вместо пушки
- захватка с резалкой. После ручной валки не восстанавливаются волока. Выруба после валочных машин зияют непоправимым кошмаром. (В Питере у меня от спальных районов такое же чувство.) Бензопилы в ходу и у зэков, и в вольных бригадах. На танках работают только вольные. Оттого, наверно, я вольных до сих пор недолюбливаю. (Но и вообще - это характерный комплекс: зэковского превосходства над вольными. Если человек еще не сидит, то - изнутри зная гостеприимство нашего кодекса и приветливость судопроизводства - кем его считать, как не овцой?) Североуральская тайга исключая неделовые породы - это ель и пихта. Кой-где - карельский привет, всплеск ностальгии - бронзовеют сосенки.
И уж совсем за диковину - один-другой на десять тысяч гектар - взметают зеленое пламя могучие кедры. Трогать их нельзя под угрозою нешуточного штрафа. Такой замысел: пусть нестесненно осеменяют выруба, поднимают благородное потомство. Думаю, тщетный: скорее всего, пустоту затянет всякою шушерой - березой, ольхой, иначе - слишком просто было бы жить.
Как раз на березу и кинули бригаду Геши Гончара - за пару дней до моего в ней появления. Начало марта, делянка на отшибе (значит, без столовой). Снежные холмы с торчащими там и сям рождественскими елочками и кустарником. Что тут пилить-то?
Оказалось - это верхушки вековых елей и берез в обхват, остальное под снегом.
Нет, всерьез, без баронских приколов - к марту в тайге наметает до подбородка, но пенек, по технологии, не должен превышать тридцать сантиметров. Так что лопату в охапку - и вперед! Нас двое, огребщиков, и - по технологии же - надо не только ствол раскопать до комля (и чтоб в яме вальщику было вольготно), но и дорожки от дерева к дереву. Сто берез за день - как раз на норму получается. Ну, хоть тут-то никаких рупь на рупь, сразу отлегло у меня. Правда, норму - кровь из зубов, три дня невыполнения - бригада ночует на киче. Ничего! Бутерброд с маргашкой в обед, чифирок - и наш малахольный тандем - питерский гуманитарий и дистрофик из Кизела - творил чудеса. В конце дня еще и сучкорубам помогали. Зато и смешно мне теперь слышать, будто пирамиды - дело внеземных цивилизаций. После березы этой треклятой - знаю твердо: гордо он там звучит или нет - но человек способен на всё.
Вечером приходит Гарик Златоустов, приемщик, замеряет нашу кубатуру в штабеле уже. Ждем, как приговора: ну?
- Шевельнули сегодня, мужики: шестьдесят пять! (норма - шестьдесят два).
Ура! Жаль, Родина не знает имен героев, не красоваться моему бюсту на проспекте Луначарского! А обидно, ей-богу: почитываем же газету "Лесная промышленность".
"Вальщик Овечкин награжден орденом "Знак Почета" - в течение года его бригада заготавливала восемьдесят кубометров ежедневно" - только подтереться таким вальщиком. На хвое у нас половина бригад за сто шевелят (перехвалил я славян в прошлый раз, каюсь).
Через неделю - уже весь в матерых мозолях, ремень на последней дырочке, и вдруг
- мне Гарик в машине:
- Ленька! Пойдешь приемщиком?
- А ты?
- Меня мастером технорук хочет, только, сказал, замену себе обучи. Давай - работа непыльная, сто двадцать в месяц - больше, чем мужики на березе получат.
Это все да (кроме "непыльная" - площадка под штабель расквашена гусеницами, самое грязное место в лесу), но - как-то совестно. Еще есть во мне интеллигентская слабость к пролетариату. Чувство вины. Желание слиться. Мазохизм как высшая и последняя стадия народолюбства. Безнадежно, сознаю. Все равно - чужак для них, белая косточка. Классовое чутье называется, по-научному. Может, оттого и усердствую: дескать, убедитесь - могу я как все, примите в гегемоны!..
И вот - Гарик-искуситель. Ему хорошо, у него нормальное отвращение к пахоте выходца из низов. И никто не упрекнет: нет на нем каинова клейма высшего образования.
- Так что, надумал?
- Попробуем, ладно, - выдавливаю комплекс, а втайне надежда: не утвердит технорук. Утвердил. Хехекнул только: "Ну, Ленчик этот, видно, нигде работать не будет. Пусть хоть лес принимает, хрен с ним".
Говорил же: окладник я! Такая судьба.
XIX
Зэковская душа - благодатная почва для фатализма, хотя срок сам по себе - факт совсем не коренной. Можно всю жизнь просидеть в одиночке (а ведь мы и сидим - только не все признаемся) - и не почуять дыхания фатума. Нет, убеждает другое:
вот эти сотни - и тысячи, десятки тысяч - тружеников пенитенциарной системы.
Тюремные цирики, зоновская администрация, чины из управлений... Чтобы нормальный пацан рос себе, рос, гонял собак, в носу ковырял - потом вдруг решил: пойду в тюремщики, стану ментом поганым, - не верю я в это. Ясно, стало быть, что такая их доля, на роду написано. Их беда, не вина. И не к тому я клоню, что они не нужны - может быть, даже палачи нужны, не будем решать с маху. Но недаром палачу маска полагалась: дескать, машина рубит, человеческий лик тут не при чем. А эти
- без масок - и ничего! Румяны, довольны собой. А это уже вина: им не стыдно!
Ну, не надо голову пеплом посыпать, землю грызть - но хоть ужимкой какой показать: да, сознаю, профессия моя не того... не благоухает, так скажем.
Сколько я ни вглядывался - с надеждой, добросовестно - бесполезно. Жовиальны, упитаны. Плодятся интенсивно. Вон у Канюки - шестой уже отпрыск. ("Футбольную команду хочу", - благодушествует.) Гарик мне:
- Леня! Ведь у Канючихи - еще с прошлых родов лобок лысый! И опять! Что ж он творит!
Да это прекрасно, размножение я приветствую. Хотелось бы, конечно, подкузьмить - мол, половина там зэковских - но не могу: не имею сведений стопроцентных. Но вот канючатам - им же придется с малолетства приноравливаться: папа - тюремщик. В порядке вещей, то есть, что один человек другого в клетке держит, под полным своим произволом. А это ребенку никак. Тут или папа чем-то не тем занимается (невозможно!), или зэки - не люди. А они освобождаются. И некоторые - в Серебрянке остаются. Получается, человек - что-то вроде фофана: можно скинуть, можно надеть. (По совести говоря, мы и все так воспитаны.) Но не будем о грустном, я отвлекся, а хотел - о судьбе. Возьмем фамилии. Хорошо, если ты Иванов. А вдруг - Баранов? Не бывать академиком, однозначно. В лучшем случае - генералом. Или с моей - куда уж на эпопею замахиваться... Опять же Гарик. Никаких там спецкурсов, но трепло - высшей пробы. Круче Горбачева. Травит