Спроси у рецидивиста - всегда услышишь: на волю вышел - будто не сидел, в тюрьму возвращаешься - будто на воле не бывал. Ну? Прямая параллель: рождаемся - небесное отшибает, неужели и умрем - будто не жили покажется? Но ведь зачем-то же был и срок, и жизнь? Не для исправления, ясно. Звонок - независимо, успел ты исправиться или нет. В общем, темное дело - зачем нас рожают, зачем нас сажают.
Потому и не могу я смириться: как это - будто не сидел? Сидел. Но писем и я по освобождении не писал. (Только с поселения - в зону. Тоже на сопоставления наводит.) Позвонить кому просили - позвонил, а черкануть ребятам в Серебрянку - так и не удосужился. Вернее, нет, вспоминаю: заставил-таки себя, выдавил страничку (начиналось: "Дорогие мои"), но конверт купить, отправить - закрутился, забыл, а потом как-то ни к чему стало, не скребло на душе. Так что просить уходящих привет передать, замолвить словечко на небесах - можно, исполнят, а откликнуться - нет, пусть и не обещают.
Между тем разгорелось уральское лето - жуткий сезон: тридцать пять в тени, а гнуса! Недели две что-то запредельное творится - порою хочется руки на себя наложить. И наложил бы, ей-богу, одно удерживает: в аду такое на постоянку, лучше уж здесь потерпеть.
Таежная природа - непуглива, доверчива (деревья-то, наверное, загодя криком кричат - но нам не слышно) - и платится за это. Вот у дороги куропатка с выводком, - подхожу - и не думает удирать. С двух шагов метнул фофан (всегда с собой, это ж моя постель) - накрыл пару курчат, взял одного. Зачем? А, думаю, посажу в будке под каску чью-нибудь - в жару не работают в касках: сварится башка. Так и сделал. Мужички из пасеки приплелись, чифир стали организовывать - тут каска на столе, хвать - а из под нее - шорх! Геша чуть бычок не проглотил.
Нам-то весело, а курчонок обгадил все кругом с перепугу. Отпустили его, конечно, но - добежал ли до мамки? Вряд ли. Вот так пошутишь - и десять лет мучаешься, гадаешь, - лучше бы в суп его кинули. Между прочим, за два года в тайге один раз только дичи отведал. Гарик тетерева принес - отпугнул ястреба, когда тот закогтил уже. На всю бригаду смешно делить: там, если общипать, с кулак тушка.
Посоветовал Гаринча где-нибудь в сторонке в глине запечь, с перьями. Дескать, потом снимаешь глину - на ней все и остается. Черт его знает, у Джека Лондона он это, что ли, вычитал. Но я поверил, как всегда, что знает из собственной практики.
- Давай, Ленчик, займись, я вернусь через часок - пообедаем.
Добро. Для начала я сам больше, чем тетерев, в глине обвалялся - не прилипает она к перьям, пусть Джек не выдумывает. Потом плюнул, запихал в золу грязный комок: что-нибудь да выйдет, горячо не сыро. Раскапывать вернувшемуся Гарику предоставил, его же рецепт. Оглядели обед: голова и крылья обуглились, ножки даже не вспотели.
- Наверное, золы было мало.
- Да. Или дрова не той формы, - это я съехидничал.
Но неунывающий Гарик, отряхнув деликатес, отнес его в столовую (вагончик, за два километра) и довел-таки до победного. Правда, без экзотики, в банальном бульоне.
Не помню, что там было на вкус: если, как ребята уверяют, собачину от баранины не отличить, то дичь от курятины - тем паче, пожестче разве что. Вкус - это дело воображения, на девяносто процентов.
Вон этапники, паразиты, даже кошку нашу съели, Мусеньку-душечку, - и ничего, не поперхнулись. Толстенькая была, пушистая, ласковая и, главное, сама нас приручила. В подполе барака много кошек жило, но совершенно дикие, - так шикнут на тебя - дрожь берет. И вот Муська - одна-единственная - не могла без людей.
Наша семейка (я, Гарик, Игорек) утром за кофейком - Муська четвертой садится, потершись обо всех предварительно. Не привередничала никогда: печенье даешь - схрумкает, кильку в томате - и жестяночку вылижет, а от заушного почеса - кончала просто, натуральный оргазм, все симптомы! Не уследили мы, не уберегли - но не с собой же в лес ее было таскать. Этапники - лютый народ в смысле пожрать (по себе прекрасно помню, так я еще не с голодной зоны приехал), денег нет ни у кого, вот и злодействуют.
ДПНК нарядил майский этап картошку сажать - потом удивлялся, идиот: почему это не взошло ничего? Ведь своими глазами видел: закапывали в землю. Ну, правильно, они закопали - и не поленились, палочкой каждое захоронение отметили. И той же ночью, на китайский манер, собрали урожай. И вроде всем ясно: аванс надо давать, зачем на эксцессы провоцировать. (Впрочем, у офицеров - ни собак, ни кошек, ученые уже.) Но беда в том, что Серебрянка - перевалочный пункт, и первую неделю
- неизвестно, дальше пассажир поедет или здесь осядет. (Из нашего этапа только я и остался.) А чужака авансировать - потом не расхлебаешься с финансовой отчетностью.
Да, все и всех можно понять - но Муську все равно жалко, до слез, как Муму.
XXXI
Серебрянка начинает свой бег из поганых болот, в которых не лазил - и не советую. Поросячьими завитками дозвенивает до Вишеры, та уже солидно вкатывается в Каму, но вот потом - запинка. Местные патриоты полагают, что Волга в Каму впадает, а не наоборот. И "Волга впадает в Каспийское море" - для них совсем не трюизм, а спорное утверждение, тем более - в озеро, а не в море, строго говоря.
Но в любом случае все было бы скучно и пресно без Беломора и Волго-Дона.
Привил-таки Отец народов нашу Серебрянку к мировым океанам. Так что мы жарким июльским полднем как бы сразу в четырех плещемся.
В детстве - захожу с папой в парк:
- Это настоящий лес, пап?
- Настоящий.
- А докуда он? До Москвы? - мне, четырехлетнему, Москва - предел вообразимой удаленности.
- До Москвы.
Сам знал, чувствовал, что так, но со взрослым авторитетом - надежнее.
Захватывающая соединенность - посредством однородной стихии - с краем света.
Если и дальше - все лес да лес - то считай, что уже в Москве. Горжусь собой.
Большой путешественник.
А к тридцати - и внутри себя так научился: чуть в духе - считай, что в Боге, благодать! Только папы нет уже, чтоб поддакнуть авторитетно. Хорошо католикам - не сиротеют.
Выскакиваем из ледяной Серебрянки по двое. Пока один одевается - другой лапником машет вокруг - иначе слепни, шершни вмиг растерзают: тучами на мокрое. Есть еще такие - с хитиновой шпагой сзади, длиннее себя. Мы-то думали - жало, но знаток разъяснил: яйцеклад, чтоб шкуру коровью прошибать. Причем взрослая корова выдерживает операцию, а телки от боли - аж с копыт долой. Ужасы какие. Чего только природа не выдумает ради яиц этих.
Возвращаемся на магистральную, стало быть. О - Виталя катит из Вишерогорска.
- Ленчик, садись!
До дома с километр всего, но почему не прокатиться, тем более давно не виделись, не базарили с Виталиком - разметала судьба.
- Тебе от Сереги привет, встретил его сегодня.
- Спасибо. Как он, устроился на работу?
- Да в гараже у них.
- А Римка? Всё на заправке?
- Нет, в конторе теперь. На заправке обе новые.
- Почему обе? А Эля?
- Так Эля повесилась. Ты не в курсе, что ли?
- Нет, откуда. Давно?
- Дней пять. Уже схоронили.
- А чего она?
- Та-а... Разное базарят.
- Римка-то должна знать.
- Должна. Да какая разница.
В общем, интерес, конечно, чисто академический. Но все-таки - не каждый день молодая девка в петлю, это же не наш брат, сильный пол, неврастеники.
Наверное, с неделю я осколки собирал, чтобы составить картинку. Ничего потрясающего в результате, можно было и не корпеть. Оказывается, Макокин, сердцеед лихоусый, отрекся от авторства, не поверил то есть, что Элька именно от него забеременела. И, с одной стороны, безусловно - гарантий никаких, уж больно продуваемо Элькино рабочее место, на семи ветрах. Но, с другой стороны, я еще с гаражных времен знаю: наши водилы, во всяком случае, там не паслись. Из непростых ситуация, тяжело пришлось Андреичу. А может, он заранее решил: