Даже издали была заметна неестественная посадка головы, нечеловечески прямая спина и негнущиеся, чугунные складки одежды, составлявшей как бы единое целое с владельцем. Однако никто из присутствующих особого внимания на странное существо не обращал, что, в общем-то, было характерным для этой среды, все мысли и побуждения которой замыкались в узком круге проблем: на что выпить, с кем добавить и как потом опохмелиться. Заметив приближающегося участкового, они без лишней суеты — по одному, по двое стали рассеиваться в разные стороны. На месте остался только известный хулиган и пьяница по кличке Леший, неоднократно судимый и не боявшийся ни бога, ни черта.
— Прохлаждаешься, Лешков? — спросил Баловнев, глядя туда, где только что маячило несуразное и зловещее чучело.
— Отгул взял, гражданин начальник, — дерзко ответил Леший. — За ударный труд.
— А пьешь на что? Ты зарплату в этом месяце не получал.
— На свои пью, не ворую.
— Кто это был тут с вами?
— Не знаю. В стукачи к тебе еще не записывался.
Преследовать «чужинца» — так издавна называли в этих краях всех, кто приходил не с добром (и так мысленно нарек эту нелюдь Баловнев) — не имело смысла. В густо заросшем бузиной, диким шиповником и лопухами овраге могла скрытно сосредоточиться пехотная рота, и искать там кого — нибудь в летнее время было то же самое, что вычерпывать решетом воду. Приходилось довольствоваться малым.
— Пойдешь со мной, Лешков. Давно пора на тебя акт за пьянку составить…
В клуб на лекцию собралось человек тридцать, в основном члены местного общества книголюбов, билеты которым были навязаны в качестве приложения к двухтомнику Михаила Зощенко, да активисты клуба любителей фантастики «Дюза», ради такого случая нагрянувшие из областного центра. Эти последние сразу же вызвали у Баловнева искреннюю и глубокую жалость, которую он испытывал ко всем людям, помешанным на какой — нибудь одной идее, будь то филателия, футбол, бабы или изобретение вечного двигателя… Были здесь немолодые экзальтированные девицы, искавшие в клубе суррогат семейного счастья, были бородатые мальчики богемного вида, был даже один вполне приличного облика гражданин, в прошлом передовик производства и член месткома, утративший доверие коллектива после того, как страстно увлекся фантастикой. Почти все они сжимали в руках папки с романами собственного сочинения, отличавшимися от опуса мэтра только тем, что пионера звали не Петя, а Митя, а собачку не Тузиком, а Дружком. Лишь наиболее смелые из авторов решились вместо космонавта Волгина отправить в полет человекообразного робота В 44–25 МБ, и девушке Вале не осталось ничего другого, как изливать свои нежные чувства на престарелого профессора, который по этой причине все время пил дистиллированную воду и надтреснутым голосом пел, запершись в лаборатории: «Почему ты мне не встретилась, юная, нежная, в те года мои далекие…»
Сам писатель — очень хорошо упитанный мужчина с козлиной бородкой и благостным выражением лица — в это время доедал бутерброд, сидя вполоборота к залу. Сие, очевидно, должно было означать, что, целиком занятый титаническим трудом по пропаганде идеи скорого и неизбежного контакта с внеземной цивилизацией, он не имеет даже возможности регулярно питаться. Первые слова гостя, после того, как он вытер пухлые губы и взошел на трибуну, были таковы:
— Что-то… кхе — кхе… негусто в зале. Когда я эту лекцию в Сарапуле читал, желающие на футбольном поле не уместились. Но тем не менее приступим.
Хотя Баловнев все полтора часа добросовестно напрягал внимание, лекция прошла как бы мимо его сознания. Ухватить ее смысл было так же трудно, как голой рукой поймать угря. Речь шла об Атлантиде, египетских пирамидах, календаре майя, парапсихологии, Бермудском треугольнике, реликтовом излучении и многом другом. Факты были перемешаны с малоубедительными гипотезами, путаными показаниями очевидцев и всякими вольными домыслами. Публика ахала, охала и под конец разразилась рукоплесканиями, как будто это сам лектор присутствовал при высадке инопланетян в бразильской сельве и вежливо здоровался с их предводителем за переднюю конечность.
Когда наступило время задавать вопросы, таковых почти не оказалось. Местные книголюбы молчали, подавленные известиями о скором прибытии на Землю летающих тарелочек с зелеными человечками (Баловнев даже предположил, что завтра в магазинах может начаться соляной, спичечный и керосиновый бум), а доморощенных фантастов интересовали главным образом секреты литературного процесса да возможный размер гонораров.
Инженера душ человеческих ожидала койка в восьмиместном номере поселковой гостиницы, все коммунальные удобства которой располагались на заднем дворе, среди дремучих зарослей бурьяна. Поэтому он довольно быстро согласился переночевать и отужинать в домашней обстановке.
Угощение, выставленное Баловневым, было хоть и незамысловатым, но питательным и обильным: ветчина трех сортов, домашняя колбаса, маринованные грибы, картошка жареная со свиными шкварками и целый тазик крупно накрошенных помидоров. Заранее приготовленную бутылку коньяка Баловнев на стол не выставил, опасаясь негативной реакции гостя.
— Один живете? — спросил писатель, внимательно осмотрев кривую алюминиевую вилку.
— Один.
— Нда — а…
— Может быть, по сто грамм для знакомства? — предложил Баловнев, видя, что застольная беседа не клеится.
— Ну что же, не откажусь, — легко дал уговорить себя писатель.
— Что новенького пишете? — спросил Баловнев после второй рюмки.
— Организационная работа, знаете ли, отнимает уйму времени. Да и темы хорошей нет.
— Есть темп, — внутренне холодея, сказал Баловнев.
— Что вы говорите? — снисходительно улыбнулся гость. — Тоже фантастикой балуетесь?
— Нет. Тема из жизни. Понимаете, бродят по Земле какие-то странные… ну, не то люди, не то нет. Инопланетяне, одним словом. Человеческий облик у них — одна видимость. Голова редькой. Бывает, что и носа нет. Одежда, вроде как шкура у зверя, приросла к ним. Но, что самое интересное, никто их, кроме меня, не видит. Я уже и письма в разные научные учреждения писал, и телеграммы за свой счет давал.
Заметив, что гость не ест, хотя тарелка перед ним полна, Баловнев торопливо разлил по рюмкам остатки коньяка.
— Ваше здоровье!
— Ну, и что же? — без особого интереса спросил писатель, опорожнив рюмку.
— Были комиссии. Приезжали. И опять чертовщина. То все поголовно гриппом заболеют, то мимо нашей станции проедут. А если кто и был — тоже впустую. Сколько ни ходим, никого не встречаем. А только уедут, эти твари тут как тут. Изо всех щелей лезут.
— Тема неплохая. Хотя что-то похожее уже было. У Шекли, кажется, а может, у Саймака.
— Да я вам истинную правду говорю! Мне совет нужен — как дальше быть. Что-то здесь нечисто.
— Вопрос непростой, — гость словно невзначай зацепил вилкой пустую бутылку. — Тут разговор долгий может получиться.
Магазин был давно закрыт, а занимать спиртное у соседей не хотелось. Баловнев извинился, завернул в газету литровую банку и побежал на опорный пункт.
— Местного производства, — сказал он, вернувшись. — Есть еще несознательные элементы. Переводят продукты питания на всякие непотребные цели.
— Я бы сказал, вполне приличная вещь, — сообщил гость, произведя дегустацию. — Чем-то напоминает шотландское виски. Сюда бы еще пару капель бальзама…
После этого он принялся подробно излагать историю винокурения на Руси, начиная со времен Владимира Красное Солнышко. Разговор о инопланетянах удалось возобновить только после шестой рюмки.
— Так, значит, кроме вас их никто не видит? — хитровато прищурясь, спросил писатель. — Стран-н-но.
— Еще бы не странно. Ну, если бы только один раз — могло и померещиться. Но видеть их каждый день…
— А тень у них имеется?
— Имеется.
— Значит, не черти!.. За это и выпьем!
Писатель нетвердой рукой нацелил вилку в гриб, уронил его на пол и стал сбивчиво объяснять, как несправедлива к нему критика и какие прожженные бюрократы засели в редакциях и издательствах. В конце концов он принял Баловнева за гостиничного администратора и фальцетом заявил: