Когда я во второй раз прибыл в Т…, чтобы посетить встречу собрания bf, автобус прилетел рано, и в зале «уютной» гостиницы был только один брат, — он устанавливал аппаратуру и ящик для добровольных пожертвований. Мы познакомились. Брата звали Виктор. У него было некрасивое, усато-прыщавое лицо, прямые жёсткие волосы, подскрипывающий голос. Он был невысок; выговор скорее деревенский, чем городской. Мы разговорились, и я задал вопрос о «двух мечах» из Луки. (Я знал, что правильный ответ — в преподании апостолам урока, но мне думалось, что должен быть и другой ответ.) Виктор неожиданно для меня сказал, что мечи могли быть необходимы, чтобы защищаться от диких зверей. Ответ показался мне наивным. Но ведь никто, к примеру, в Просцово даже не понял бы, о чём я говорю. Всё же, я почувствовал в себе тенденцию к некоторому дистанцированию от Виктора из-за его неприглядной внешности, а также некоторой задавленности в общении. Когда в этот же день я ехал на автобусе обратно в Просцово, я увидел Виктора, стоящего на тротуаре с женщиной и что-то показывающего ей в раскрытой Библии. «Надо же», — восхитился я, — «проповедует в одиночку на улице. Мне бы так, да где смелости набраться? Какой молодец! Вот это вера!» Я выругал себя за склонность к лицеприятию.
Встречу в тот раз проводил Андрей Светлов. Столы расположили в длинный непрерывный ряд, Андрей устроился в торце и речь произнёс по-домашнему, сидя. После встречи он, вместе с Андреем Субботиным, недолго позанимался со мной по брошюре «Что от нас ожидает Бог?». Мне запомнилось его основательное:
— Ну что, Игорь из Просцова, есть у тебя вопросы? — и добавил шутливо-грозно: — А то смотри, — мы тебе будем вопросы задавать!
Андрей Светлов пару раз не очень смешно пошутил и потом, по дороге на автостанцию, рассказал один неглубокий анекдот. С одной стороны, неглубина его чувства юмора сама по себе вызывала улыбку, с другой — напрочь изничтожала эту его игрушечную грозность, которую он, как как бы один из немногих на то время служителей собрания, на себя натягивал. Позднее, года через полтора, когда я подошёл к нему со своей алкогольной темой, он проявил в беседе удивительную душевность, уважение, такт, зрелую уравновешенность и советы дал здравые и прямые, по принципам. (В то время как в кулуарах собрания «Семёново» ходила прибаутка на тему богобоязненности: «Ир, ты кого больше боишься: J или Светлова? — Светлова, конечно!»)
Приезжал ещё Вася Павлов, сын того самого легендарного Давида Павлова, — первого в К… проповедника (того, что не дал нам с Алинкой «Что? Где? Когда?» посмотреть). Вася был какой-то вечный взрыв энергии. Манерой общения он в чём-то напоминал Мишку Шугарёва, только без его пошлости и угрюмой циничности. Вася любил, в основном по-доброму, посмеяться над кем-то или над чем-то, впрочем, не с целью просто похахалиться; он, как бы, в беседе с другими стремился постоянно сделать акцент на исправлении того, что, как ему казалось, делалось не так в истине. Временами же, особенно когда обсуждались вопросы организации, он делался, напротив, чрезвычайно серьёзен. Лицо и взгляд его были до предела чисты и искренни, от этого становилось даже как-то не по себе. Он как будто всверливался взглядом в собеседника, как будто хотел непременно вынуть всё из него. Во всей его фигуре удивительно ярко сочетались детская ребячливость и Божья проницательность. Однажды на изучении речь зашла о приемлемости тяжёлой музыки для христиан. Андрей Субботин сказал доверительно-проникновенным тоном, видя, что этот вопрос животрепещущ для меня: «Игорь, никто тебя в этом не упрекнёт» (ему бы, конечно, следовало добавить в согласии с «мудрым рабом»: «другое дело, про что песня; вот тут стоит поразмышлять, чем ты себя питаешь», но Андрей всегда был лаконичен, понимая, что до нюансов я сам со временем дойду). Вася Павлов тут же вставил историю про то, как кучка служителей пришла домой к Томеку Вишневскому, поляку, разъездному служителю, и застала его прыгающим с воображаемой гитарой под что-то хардовое. Лица у старейшин вытянулись, ибо они непонятно кем и почему были дотоле научены слушать едва ли не одну классику. Чтобы подать это в красках, Вася встал из-за стола и изобразил скачущего Томека. «Вон, Игорь-то ещё не знает, а ты видел, каких Томек габаритов. И вот представляешь, такая туша с гитаркой подпрыгивает!» Было смешно, тем более что и сам Вася Павлов был не самый худой из смертных. Всё это действительно было не просто праздными забавами, а всякой подобной клоунадой братья пытались вытеснить чересчур аскетически-угрюмое отношение некоторых к истине.