– Я же говорил, – сказал он укоризненно, но без сочувствия.
Марьяна бросилась к покрасневшему, несчастному Дику.
– Все горит… – смог наконец выговорить Дик.
– Вы зачем? – сердилась Марьяна на Томаса.
Она стала копаться в своем мешке. Олег знал – искала снадобье от ожога.
– Сейчас пройдет, – сказал Томас. – Ты же дикарь, Дик. Ты должен был незнакомую жидкость принимать, как яд, сначала языком…
Дик отмахнулся.
– Я поверил, – сказал он. – Понимаешь, поверил! Ты же пил!
Дик был унижен. Унижений он не выносил.
– Вот, – сказала Марьяна, – пожуй траву. Это помогает.
– Не надо, – сказал Дик.
– Все прошло, – сказал Томас. – Ему теперь уже теплее.
– Нет, – сказал Дик. Но солгал.
– Есть еще желание обжечься? – спросил Томас. – Как, мои смелые единоплеменники? Кстати, индейцы называли это огненной водой.
– А потом спивались и отдавали за бесценок землю белым колонистам, – вспомнил Олег урок истории.
– Вот именно. Только те напитки были пониже качеством.
Томас повесил флягу через плечо. Дик поглядел на нее с тоской. Он бы с удовольствием вылил оттуда проклятый коньяк и налил воды.
Они расселись по камням передохнуть. Марьяна раздала всем по горсти сушеных грибов и по ломтику вяленого мяса. Козе тоже дала грибов. Дик поглядел неодобрительно, но ничего не сказал. Коза деликатно хрупала грибами, поглядывала на Марьяну, дадут ли еще. Козе в этих местах было трудно добывать пищу, она была голодна.
– И вся ваша еда была в этих банках? – спросил Олег.
– Не только, – сказал Томас. – Еда была в ящиках, коробках, контейнерах, бутылках, тюбиках, пузырьках, мешках и много в чем еще. Еды было, скажу вам, друзья, много. И еще там были сигареты, которые мне часто снятся.
И вдруг Олег понял, что находка фляги, консервных банок, следов подействовала не только на него или Дика. Больше всех изменился Томас. Словно до этого момента он и сам не очень верил в то, что когда-то был за перевалом, где едят из блестящих банок и во флягах бывает коньяк. И этот чужой, но желанный для Олега, чужой и, в общем, ненужный для Дика мир отдалил Томаса.
– Пошли, – сказал Томас, поднимаясь. – Теперь я почти поверил, что мы дойдем, хоть самая трудная часть пути впереди.
Они пошли дальше. Марьяна держалась ближе к Дику, она беспокоилась, не плохо ли ему. У Марьяны есть это качество – всех жалеть. Иногда Олега оно трогало, а сейчас злило. Ведь видно же, что Дик здоров, только глаза блестят и говорит громче, чем обычно.
– Это дверь, – сказал Томас, который шел рядом с Олегом. – Дверь, за которой начинаются мои воспоминания. Ты понимаешь?
– Понимаю, – сказал Олег.
– До этого я мог только представлять, – продолжал Томас. – И я совсем забыл об этом привале. Твоя мать несла тебя на руках. Она совсем выбилась из сил, но никому тебя не отдавала. И ты молчал. Дик орал, понимаешь, как положено голодному и несчастному младенцу. А ты молчал. Эгли все крутилась возле твоей матери, они же были еще совсем девчонками, лет по двадцать пять, не больше, и раньше дружили. Эгли все хотела проверить, живой ли ты, а мать не давала. У нее ничего не оставалось в жизни, только ты.
Томас вдруг закашлялся, его согнуло пополам. Он уперся ладонью о каменную стену, и Олег заметил, какие желтые и тонкие у Томаса пальцы. Дик с Марьяной ушли вперед и скрылись за поворотом.
– Давайте я понесу мешок, – сказал Олег.
– Нет, сейчас пройдет. Сейчас пройдет… – Томас виновато улыбнулся. – Казалось бы, я должен руководить вами, подавать пример подросткам. А тащусь еле-еле… Знаешь, мне показалось, что, если я глотну коньяку, все пройдет. Это наивно…
– А вы выпейте еще, – сказал Олег.
– Не надо. У меня температура. Добраться бы до перевала. Мне бы в больницу – покой и процедуры, а не восхождение и подвиги.
Часа через два ущелье кончилось. Ручей маленьким водопадом слетал с невысокого, метра в два, обрыва. Но взобраться на него оказалось непростым делом. Томас так ослаб, что его пришлось втаскивать наверх. Козу поднимали на веревке, и перепуганное животное чудом никого не покалечило, отбиваясь тонкими бронированными ногами.
Было странное ощущение: два дня они поднимались узким полутемным ущельем, слыша только журчание воды, и вдруг оказались во власти простора, какого Олегу не приходилось видеть.
Покрытое снегом, с редкими каменными проплешинами плоскогорье простиралось на несколько километров, упираясь в стену гор. С другой стороны, скатываясь бесконечным крутым откосом, оно вливалось в широкую долину, сначала голую, каменистую, затем на ней возникали точки кустов и деревьев, а далеко-далеко к горизонту эти точки сливались, густея, в бесконечный лес. Там, в четырех днях пути, был поселок. Правда, его отсюда не разглядишь.