Это был дым.
7. Сибирь
На один короткий миг дедушка Фэрхолл испытал чувство сладостного облегчения — кажется, мотор заработал. Он дошел до того состояния, когда явь перестаешь отличать от фантазии, однако понимал, что такое может случиться только во сне. Нет, машина по-прежнему молчала. Звук мотора донесся сверху, с какого-то несчастного вертолета.
Усталый, потный, трясущийся, он прислонился к борту машины и попробовал ногой подсунуть под переднее колесо кирпич. Он измучился, запыхался, был страшно сердит. Уже много лет он так тяжело не работал. Не даст он этой машине себя одолеть! Умрет, а выведет ее на дорогу.
Вертолета он не видел, он вообще не видел далеко без очков. Даль от него ускользала, средний план всегда был в тумане. Лишь очень редко он видел в воздухе вертолет или самолёт. Он узнавал их по звуку, а сейчас в шуме вертолета было что-то недовольное, требовательное. Звук этот ему не понравился. Совершенно неуместный звук. Ведь пожар не перекинулся через горы — так он, по крайней мере, полагал. Для присутствия здесь вертолета не было никаких понятных причин. Дедушка вообще не любил таинственности, а сейчас тем более. Зачем этот чертов вертолет сюда явился?
Подсунув наконец кирпич под колесо, он привалился к машине, тревожно прислушиваясь к тому, как ветер швыряет шум мотора из стороны в сторону. Скверный сегодня день, зловещий день… Все кости у него ныли от усталости и дурных предчувствий.
— Уйди! — крикнул он в небо, и звук послушно замер. Его так бесследно поглотил гул деревьев, что дедушка подумал: может, его и не было, может, это шумело у него внутри, бунтовало сердце.
Он крутил ручку, пока хватало сил, потом, одной красной, мясистой рукой держа баранку, а другой намертво вцепившись в дверцу, попробовал потихоньку толкать упирающуюся машину вверх, по пологому, но длинному подъему от гаража к дороге. Он был крупный старик, сильный уже одним своим весом, но он боялся толкать слишком сильно, выкладываться до конца — особенно после того, как нечаянно увидел в зеркальце лицо. Это было его собственное лицо, искаженное, багровое. Оно ужасно его испугало. Если б он не знал, что сердце у него здоровое, он бы поклялся, что сейчас свалится замертво. И все же он продолжал толкать, придерживая последние запасы сил. Нельзя умирать, пока он не запустил машину, не нашел Питера и не вывез его из этих мест. Родители его уже, наверно, с ума сходят.
Он, разумеется, понимал, что напрасно не добился помощи от Бакингема, Робертсона и остальных, кто с ними был. Целый грузовик — они в одну минуту вывели бы машину на дорогу. Дурак он был, что не изложил свою просьбу порешительнее, что дал им уехать. Будь его машина на дороге, он бы съехал под гору своим ходом, и тогда, рано или поздно, мотор бы заработал. Но Робертсон был одержим одной мыслью — набрать полный грузовик мужчин и мчаться в Милтондэйл. Дедушка заставил-таки его остановиться, но толку из этого не вышло.
— Пожалуйста, мистер Фэрхолл, — сказал тогда Робертсон, высунувшись из кабины. — Работа эта, по-моему, не для вас, но, если хотите, лезьте в кузов да держитесь покрепче, не то вытряхнет.
— Нет-нет, — выдохнул дедушка. — Стар я для этого. Мне нужна помощь. Нужно помочь мне вытолкнуть машину на дорогу.
— А еще что вам нужно?
Вопрос этот оскорбил дедушку до глубины души, тем более что грузовик тут же рванулся вперед, мотор взревел, и из-под задних колес, как пули из пулемета, взметнулся гравий. «Ну ладно же, это мы ему припомним, — решил дедушка. — Чтобы я когда-нибудь еще купил у него хоть один мешок кокса или галлон горючего? Не дождется!»
Он снова стал толкать, ритмично наваливаясь на машину, чтобы спихнуть ее с кирпича. Потом дюйм за дюймом повел вверх, по проклятому подъему, и продвинулся еще на несколько ярдов. Тут он опять подложил под колесо кирпич и опять ослабел и стал вполголоса ругать Питера. И где он только пропадает! С мальчишкой и то было бы легче, хоть силенок у него и немного. Все-таки мучился бы не в одиночку.
Питер был повинен в беспечности, эгоизме, бунтарстве и вопиющем непослушании. Дедушку это бесило. Он уже принял было решение спустить с мальчишки штаны и выпороть его как следует, если только у него останутся силы для таких энергичных действий. И тут он заметил, как изменилось освещение.
Может быть, он уже несколько минут бессознательно это чувствовал, но увидел только сейчас, немного отдышавшись. Тени стали не такие резкие. Трава и листва деревьев, даже там, где она была еще зеленая, отливали оранжевым. Свет был рассеянный, все вокруг порозовело, точно он смотрел сквозь цветные стекла.