— Дождя, надеюсь, не будет, — сказал Грэм.
Приятно было слышать в темноте голоса, даже свой собственный голос.
— Мой отец говорит, что дождя теперь не будет целый месяц. — Это голос Гарри.
— Жарко, а? — Это опять Грэм, хотя, кто именно что говорил, было неважно, лишь бы голоса не смолкали.
— Ужас, как жарко, — согласился Уоллес.
— В этих мешках скоро станет как в печке.
— Зато комары не сожрут.
— У меня есть мазь от комаров. Хочешь?
— А здорово вот так пожить одним, верно?
— Красота.
— И сам как-то лучше делаешься. Понимаешь, не пай-мальчиком, а просто лучше.
— Как будто все нипочем?
— Да, вроде того.
— Кинь-ка мне свою мазь.
— Такое чувство, будто хочется сделать что-то необыкновенное.
— Например, что?
— Да не знаю. Ну, чего раньше никогда не делал. Такое, за что в газетах печатают.
— Вроде как прыгнуть с парашютом?
— Вот-вот. Или вроде как вести машину, или срубить дерево, или, может, побриться.
— Я-то каждую неделю бреюсь. По средам.
— Честное слово?
— Ну да, папиной бритвой. Красота эти электрические бритвы. С лезвиями не сравнить.
— Да, здорово.
— А мой отец говорит, что они никуда не годятся. Он говорит, что такой бритвой и младенца не побреешь.
— Просто он неправильно ею пользуется. Меня она бреет прекрасно.
— Интересно, какое это ощущение, когда прыгаешь с парашютом?
Вдали на шоссе шумели машины, где-то залаяла собака.
— Завтра что будем делать?
— Найдем местечко получше и составим план.
— Слишком удаляться от Тинли не стоит.
— Ага. За едой-то придется ходить.
— Отойдем мили на две, на три. А то еще местные ребята пронюхают, что мы здесь.
— Еще вздумают на нас напасть.
— А когда мы двинемся к этим Пинкардам?
— Не знаю. Мне не так уж и хочется к ним идти. Туда знаешь сколько шагать, а если приедут его родители, так и вовсе мало радости.
— Но мы же сказали, что пойдем к ним. И все-таки занятно посмотреть, какое у них там стадо и вообще.
— Да, если только это стадо существует. Джерри Пинкарду ни в чем нельзя верить. Вечно хвастается.
— Ну, уж тут Джерри Пинкард не соврет. Ты фотографии видел? Не мог он подделать фотографии.
— С него станется. Ты как думаешь, Гарри?
— По-моему, интересно там побывать. И подвоха, по-моему, никакого нет, раз он нас пригласил. А выступать надо, по-моему, в среду или в четверг. Раньше нет смысла: их самих там не будет.
— Ты нашел Тополи на карте?
— Нашел. Все в порядке. Доберемся туда, наверно, за один день.
Где-то треснула и упала на землю сухая ветка.
— Ну и ветер, черт его возьми, — сказал Уоллес.
— Хороши бы мы были, если бы такой сук свалился на нас.
— Что, испугался?
— Отвяжись!
Они прислушались к ночным звукам — лягушки, кузнечики, листья, сухие ветки, крылья большущих бабочек.
— Покурить кто хочет?
— Ты что?
— То, что ты слышал.
— Неужели тебя угораздило взять с собой сигареты? — сказал Гарри. — Это после всего, что нам говорили?
— Не выбрасывать же их было, — сказал Уоллес.
— Но мы обещали.
— Знаю, знаю… Так дать сигарету?
— Я обещал, что не буду курить, — сказал Гарри. — А они меня обязательно спросят.
Прокричала сова-сипуха. Крик был отчаянный, словно кого то сбросили с отвесной скалы.
— Надо бы нам фонарь захватить, — сказал Уоллес.
— У нас и так вещей невпроворот. Впору вьючную лошадь брать. Плечи до сих пор ноют. Да и вообще зачем тебе фонарь?
— Костер-то развести нельзя.
— А зачем тебе костер? Помолчи-ка ты, дай человеку поспать.
— Грэм, кажется, уже заснул.
— Будь покоен. Этот и стоя заснет.
— А лошади спят стоя.
— Будто?
— Ага. Я по телевизору видел.
Всё новые и новые звуки: шуршанье, шелест, еле слышное попискивание.
— Кофе хочешь?
— Еще кофе?
— Кофе — замечательная вещь, — сказал Уоллес. — Дома мне не дают.
— Брось, давай спать.
Долгое молчание.
— А здорово так жить, — сказал Уоллес. — Ни от кого не зависишь, верно?
Ответа не последовало.
Уоллес и спал и не спал. На какое-то время он заснул крепко, но теперь опять смутно ощущал и окружающий лес, и жару, и ветер. Он весь взмок от пота. Правду сказал Грэм насчет спальных мешков и печек. Уоллес чувствовал, что его посадили в духовку, к тому же правый бок болел, точно был весь в синяках. Он вырыл для правого бока ложбинку, но во сне, наверно, куда-то сдвинулся. А главное, он никак не мог до конца проснуться. Ему было очень скверно, очень неудобно, но туман в голове не давал встряхнуться и что-нибудь предпринять.