Зовет дружелюбная дама,
торопит вернуться назад,
но ты выбираешь упрямо
дорогу, ведущую в ад.
Вся жизнь под колодою клейкой,
и нож над червонным тузом —
четыре руки злодейки
сметают карточный дом.
«Ночь беспокойна, ветрена — как ты…»
Ночь беспокойна, ветрена — как ты.
Над черным кофе — рифмы мотыльками.
Неповоротливей, чем камень,
как гулко бьется сердце взаперти!
В такую ночь бесплодно говорить
или вздыхать. Сиди, как можно тише.
В такую ночь, нахмурив брови, пишут
о пуле в лоб, об умершей любви.
А я? А мне?… Мой верный карандаш
уже, как опостылевший любовник,
мне тягостен. На дьявольской жаровне
сгорает… что? Какое имя дашь?
Все ненадолго — счастье и мечты.
И боль моя непрочна и растает.
Что я тебя не поцелую? Что другая…
Я свет тушу. Ночь ветрена — как ты.
«Над фитилями билось пламя…»
Над фитилями билось пламя
шла, застревая в колеях,
весна неверными шагами
через игорные поля.
Цвели трефовые созвездья,
как розы. Росчерком мелков
кабалистически возмездье
навек слепило игроков.
И вздох, задержанный экстазом,
внезапно всхлипывал, как крик;
судьба мигала черным глазом,
судьба-цыганка, дама пик.
И ждало замершее тело
последней ставки. Ночь текла.
Тринадцать карт на стол летело,
как звон разбитого стекла.
И в сердце, в туз червонной масти,
бубновая вонзалась грань,
сквозь боль, распахнутую настежь,
в упор, на гибель шла игра.
Дрожали карточные стены;
ночной сменяя караул,
заря входила в зал надменно,
и, опрокидывая стул,
ты слышал приговор суровый,
приказ двойного короля,
чтоб жизнь отыгранную снова
ты нес в суконные поля.
СТИХИ О ГУЛЛИВЕРЕ
1
Тишина, как глухая пещера,
крепко спит лилипутья страна;
только душная ночь Гулливера
вновь с пустыми руками — без сна.
Гулливер, на листах иллюстраций
ты на бодрого янки похож,
ты раскатисто должен смеяться,
чтоб спасти эту детскую ложь.
Но бессильная горечь по-крысьи
гложет сердце все глубже и злей,
головой ты в заоблачной выси,
а ногами — на этой земле.
И над сердцем твоим без опаски
лилипуты ведут хоровод,
и твою простодушную маску
букинист на прилавок кладет.
Гневной рифмой хмелей на рассвете!
Чахнет муза с тобою в плену,
и завидуют малые дети,
что нашел ты такую страну.
Задыхаешься, плачешь и стонешь,
окружил мелюзгой тебя Свифт,
и широкие эти ладони
подымают их к солнцу, как лифт.
И сквозь строй заколдованных суток
по игрушечным верстам равнин
гонят душу твою лилипуты,
заклейменную словом — «один».
2
Томясь в тисках обложки серой,
еще не предано земле,
лежит бессмертье Гулливера
огромной книгой на столе.
Спеша взволнованно пробраться
сквозь сон библиотечных лет,
над темным пленом иллюстраций
растет и крепнет силуэт.
И вот, круша ногой булыжник
миниатюрной мостовой,
вновь Гулливер из ночи книжной
выходит в город неживой.
Опять напрасно ожидала
душа увидеть в этот раз
дома размеров небывалых
и над собой фонарный глаз.
Как надоело Гулливеру
на гномов сверху вниз смотреть!
Где души равных по размеру?
Где все смиряющая смерть?
Склонись — торопят лилипуты
резвиться с ними в чехарду, —
вот так пустеют склянки суток
двенадцать месяцев в году!
Зачем придумал сочинитель
улыбку бодрую тебе?
Ты гневно рвешь гнилые нити,
и крошки воют, оробев.
И, сняв со всех границ запреты —
как безграничен строк простор!
у самого плеча поэта
душа сгорает, как костер.
И, гранки заслоняя тенью
густых ресниц, ты видишь тут —
венок чудесных приключений
кладет у гроба лилипут.
ШАХМАТЫ
Вадиму Морковину
Длинные пальцы большой руки, —
ястребом кружить тень.
Мир оплывает в размах доски.
Белая клетка. День.
-----------------
Деревянны шаги королевской четы,
деревянны хвосты коней.
Офицерские очи прозрачно — пусты
от бессонных ночей и дней.
Очарованно двинулась белая рать,
за квадратом берет квадрат.
Обреченно клялись короля защищать
деревянные души солдат.
--------------------
Как золотисты волосы под шлемом!
а белый плащ как крылья на плечах!
Король, король! Любовь страшней измены.
Я подымусь, я глухо крикну — шах!
----------------------
Черная дама, как Жанна д'Арк,
гордо ведет войска.
Шелест знамен, как весенний парк.
Мутно блестит доска.
Белый квадрат, черный квадрат,
гулкая тьма и свет.
Нежность молчит. Души молчат.
Копья несут ответ.
Конь вороной, сбив седока,
крошит копытом мир.
Саван на лоб сдвинув слегка,
смерть сторожит турнир.
--------------------
Как нож вонзает листья кактус
в окно, завышенное тьмой,
и сон, однажды сбившись с такта,
не возвращается домой.
Вползая медленно и едко,
сдвигает комнату тоска,
душа томится в черной клетке,
ночь нарастает как раскат.
Я низко опускаю плечи —
любовь враждебна и темна.
Мне защищаться больше нечем.
Мой ход неверен. Я одна.
Неотвечающей любовью
полна, как ядом, тишина.
---------------
Вот так — согнувшись в изголовьи,
встречать я день осуждена.
Но утро, и живешь иначе,
надеждой сомкнуты уста,
мир — разрешенная задача,
и клетка черная пуста.